— Товарищи! Нам всем трудно. Нету нас продовольствия и боеприпасов. Но давайте еще продержимся суток двое-трое. Помощь к нам обязательно придет. Более сильные пусть помогут слабым. Покормите их всем съедобным, что дает лес.

Солдаты слушали внимательно, не было ни одного срыва, выпада или истерии. Митинг еще не закончился, как над поляной повисло 40 немецких самолетов и началась бомбежка. Послышались взрывы, вопли, крики раненых. Я присел возле сосны. В сосну авиабомба не попала. Когда я после бомбежки шел к изрешеченным палаткам, два молодых бойца остановили меня и показали на зеленую с красным околышем фуражку, которая вверх козырьком зацепилась за сучок наполовину снесенной взрывом сосны.

«Это, товарищ лейтенант, фуражка вашего майора». — «А где сам майор?» — спросил я солдат. — «От майора и мокрого места не осталось… Прямое попадание…»

Утром 22 июня мы с группой легкораненых бойцов и командиров под адским пулеметно-минометным огнем вышли по узкоколейке из окружения. Я получил при этом второе, уже тяжелое ранение в голову и печень. Все же вышел — с залитым кровью партбилетом в левом кармане суконной гимнастерки.

Подавляющее большинство бойцов и командиров, не вышедших из окружения, как, например, Муса Джалиль, были до предела истощены, и не их вина, что они не сумели себя защитить, как подобает воину, или преодолеть огненное кольцо под Мясным Бором.

Н. П. Бородавка,

бывш. командир огневого взвода полковой батареи 22-го сп 92-й сд

Я служил в дивизии с мая 1938 г. В середине октября 1941 г. мы погрузились в эшелоны на ст. Бамбурово и спустя две недели прибыли в Новгородскую область.

Хочу рассказать о самом тяжелом периоде жизни дивизии и конце ее существования.

1 февраля 1942 г. мы вышли из подчинения 59-й армии и вошли в состав 2-й ударной. Совершив марш, вошли в прорыв у Мясного Бора и продвинулись на 90 км к передовой в районе Коровьего Ручья. Дивизия вступила в ожесточенные бои за Любань. Отдельные соединения армии уже вышли к Октябрьской железной дороге. До соединения с Ленинградским фронтом оставалось 8 км.

Главной магистралью снабжения 2-й УА оставался «коридор» прорыва у Мясного Бора протяженностью 6 км. Фашисты сосредоточили здесь свои отборные силы и 19 марта перекрыли «коридор». С этого дня и начались все наши беды. В первую очередь стало не хватать боеприпасов, а это на фронте самое большое несчастье. Патроны и снаряды теперь расходовали только в самых крайних случаях с разрешения старшего начальника. Норма питания сократилась больше чем наполовину. На каждого воина в сутки приходилось по 10 г сухарей, 10 г комбижира и 5 г махорки. К концу марта и этот скромный паек был отменен.

В районе Новой Керести была устроена посадочная площадка для самолетов. В ночное время там садились У-2 с патронами и сухарями, но для целой армии это была мизерная доля. Кроме того, скопилось 8 тыс. раненых, которых не могли эвакуировать.

После недельных боев «коридор» пробили, но он стал вполовину уже и насквозь простреливался немцами, так что от мачтового соснового леса остались одни пни. Появлявшиеся на дороге повозки и машины расстреливались из пушек, минометов и пулеметов.

Дальневосточной стрелковой дивизии, состоявшей из сибирских охотников, бесстрашных рыбаков и уральских рабочих не стало [44] .

Добравшись до продовольствия на ДОПе (а там его были горы), мы в первый раз после голодовки так наелись, что чуть не отошли к праотцам. Аппетит был зверский: каждый за раз съедал по котелку гречневой каши с маслом, одну большую рыбину, 20 сухарей и котелок чаю.

На третий день нами занялась контрразведка, прощупывавшая нашу политическую преданность. Но вы поймете: кто прошел этот ад, уже доказал свою верность Родине.

В июле 42-го остатки 92-й, 46-й стрелковых и 87-й кавалерийской дивизий передали 259-й сд, и 1 сентября в составе той же 2-й ударной мы пошли в бой по прорыву блокады Ленинграда южнее Ладожского озера [45] .

М. Д. Панасюк,

подполковник в отставке,

бывш. начальник артснабжения 203-го сп 92-й сд

Когда-то, 20 лет спустя после Победы, сосед по коммунальной квартире спросил меня: где я воевал и что из фронтовой жизни запомнилось больше всего? Как было не вспомнить о кровопролитных боях, которые вела 2-я УА зимой 1942 г.? И вот пошел слушок, что я воевал в той самой, «власовской» армии и, значит, я — власовец…

Очень долго пятно генерала-предателя висело над нами, и счастье, что теперь это несправедливое обвинение снято. Но многое о Любанской операции еще не рассказано, и ее живые участники обязаны рассказать все, как было.