Я был призван на действительную службу еще в 1938 г. и служил в 60-м артполку 92-й стрелковой дивизии, дислоцированной в июне 41-го года у маньчжурской границы. 22 июня пришли в клуб посмотреть кино, как вдруг прибежал радист: «Война!»

Полк выдвинули к самой границе. За ней стояла японская Квантунская армия — союзница фашистской Германии. Нападения японцев, однако, не последовало, и в октябре дивизия получила приказ: «На фронт!»

Ехали очень быстро. На ст. Пестово эшелон трижды бомбили, появились первые жертвы. Выгрузились на ст. Тальцы и вскоре вступили в бой. За пять дней кровопролитных боев с 1 по 5 ноября были освобождены населенные пункты Олешенка, Среднее село, Крестцы. Это были первые боевые успехи 92-й дивизии и 60-го лап.

8 ноября враг захватил Тихвин, пытаясь лишить Ленинград последних путей сообщения через Ладогу и полностью отрезать город от страны. 92-я сд входила в третью, южную группу 4-й армии и вела бои западнее Неболчи, сдерживая натиск моторизованной дивизии противника. Тяжелое сражение произошло за овладение монастырем Реконь, служившим немцам опорным и наблюдательным пунктом. Атака 317-го сп и 60-го лап была внезапной и сокрушительной: монастырь был взят! На допросе один пленный фашист сказал: «Скажите спасибо „сибирским медведям“».

После освобождения Будогощи 92-я сд вышла к р. Волхов южнее Киришей. Перед дивизией была поставлена задача: с ходу форсировать реку и закрепиться на левом берегу. Задача была не из легких — противник подтянул свежие силы, имел хорошо укрепленные огневые точки. Благодаря слаженным действиям артиллерии и пехоты боевая задача была выполнена: стрелковые подразделения форсировали Волхов и овладели плацдармом на левом берегу. На передовую пришли первые правительственные награды. Среди награжденных был и капитан Ю. А. Каплинский, волевой, грамотный артиллерист, получивший орден Красного Знамени и вскоре — назначенный командиром нашего полка.

В январе 42-го дивизию перебросили в район Спасской Полисти, где перешла в наступление 2-я УА. Из района Киришей мы прошли пешком более ста километров в лютые морозы и прибыли к месту назначения в разгар боев. Здесь мы впервые услышали залп гвардейских минометов, любовно окрещенных «катюшами». Только теперь «катюша» пела песни не тому, «которого любила» и «чьи письма берегла», а лютому и ненавистному врагу…

Два месяца дивизия сдерживала ожесточенный натиск противника, стремившегося захлопнуть «коридор» прорыва наших войск у Мясного Бора. 11 марта был получен приказ о переводе во 2-ю ударную. Ночью с величайшими предосторожностями (было запрещено даже курить) мы прошли по «коридору» в глубину зловещего «мешка». Начались тяжелые бои за Коровий Ручей.

Через неделю, 19 марта, «коридор» был перекрыт. Сразу же возникли трудности в снабжении. Скромные запасы продовольствия, фуража и боеприпасов подходили к концу. В воздухе безнаказанно летали «костыли», корректируя вражеский огонь по нашим боевым позициям. В нашей батарее осталось три орудия. От бескормицы и ранений гибли лошади. Наступила весенняя распутица. Затопило землянки, развезло дороги. Все, что было возможно, доставлялось на плечах солдат и на лошадях без повозок. Противник активизировался, нанося артиллерийские и авиационные удары по нашим окруженным войскам, а мы не могли дать достойный ответ: каждый снаряд был на строгом учете.

Во второй половине мая начался отход войск 2-й ударной к Мясному Бору. Для этой цели сооружались настильные дороги, но противник видел все наши действия: «костыли», авиация делали свое дело. Ввиду многократного перекрытия «коридора» на дорогах возникали заторы. Скопления наших войск были прекрасной мишенью для вражеской авиации, а мы были беспомощны: огонь вести было нечем.

Поступил приказ о передислокации батареи. Вытащили пушки на «жердевку», двинулись. Колеса часто проваливались. Люди впрягались сами и помогали лошадям. На коротких привалах бойцы ложились на землю и моментально засыпали. Как-то я прилег и вдруг слышу: соловей! Он начал петь, да так громко, что я не мог вздремнуть, и на минуту вспомнилась вся моя короткая жизнь, и тут же появилась жгучая злоба на фашизм, нарушивший мир.

Подошли майор Каплинский и комдив полковник А. Н. Ларичев. Бойцы стали подниматься, но полковник сказал: «Сидите, товарищи, теперь не до приветствий. Пока нет фашистских самолетов, надо спешить на свои огневые позиции».

Полковник хорошо знал состояние войск: лошади выбились из сил, люди тащили пушки в основном на себе. От истощения порой умирали и люди…

Батарея заняла огневую позицию недалеко от Ольховки. Запасы снарядов были на исходе. Пехота поддерживалась артогнем лишь в особо острых ситуациях. В нашей батарее осталось два десятка снарядов-гранат и столько же бронебойных.

Между тем противник активизировал свои наступательные действия. В наши тылы стали проникать группы немецких автоматчиков. По всему чувствовалось: немцы намереваются смять Ольховку и через нее выйти на дорогу, ведущую к «коридору» на Мясной Бор, по которой отводились войска 2-й ударной.

Штаб 60-го лап после отхода из глубины «мешка» обосновался под Ольховкой. За деревней, у речки, расположился наблюдательный пункт. Пехота заняла оборону, в деревне. В предыдущих боях стрелковые подразделения понесли большие потери. Не хватало винтовок, автоматов, пулеметов, боеприпасов, не говоря уже о продовольствии: в последние три недели выдавалось лишь по 50 г сухарей на человека.