— Я и так чувствую, что не в форме.

— Это мягко говоря. Дело в том, что таблетка Шульца избавляет от всех имплантов, понимаете? От всех подряд. Независимо, «дикие» они или специально вживленные, нестабильные или стабилизированные, кустарные, фирменные или даже «оплавленные». Организм очищается от любой наноэлектроники и микроскопической техники. В качестве компенсации второе действующее вещество «таблетки» ускоряет метаболизм, помогает наращивать мышцы, увеличивает силу, улучшает реакцию…

— Второе действующее вещество, проще говоря, это анаболик, — заметила Лера.

— Да, но это анаболик нового поколения. Он превращает человека в живой танк за считаные дни.

— А тупеют они от чего? — поинтересовался Леший, иронично глядя на Копейкина.

— Это не так. Они просто забывают о своей прошлой жизни. Что касается «тупости», все наоборот. В легкий ступор они впадают лишь в первые сутки и когда ослабевает действие стимулятора. Без этого третьего компонента действие «таблетки Шульца» может ослабеть или произвольно усилиться в зависимости от особенностей организма.

— Стимулятор не только бодрит и прочищает им мозги, но еще и стабилизирует «таблетку»?

— Что-то в этом роде. Весь механизм известен только самому Шульцу.

— А мина?

— Вы о якобы вживленном вам импланте нового образца? — Терещенко взглядом указал на Леру. — Скорее всего, Валерия Андреевна была права, когда хотела сказать, что мины не существует. Посудите сами, какой может быть имплант, если «таблетка Шульца» выводит все импланты без разбора?

— Почему же нам хреново? — пробурчал из угла Бортник. — Вы сказали, стимулятор должен выравнивать действие «таблетки», раньше так и было, но теперь… никакого эффекта. Почему?

— Этого мы не знаем.

— Это и сам Шульц вряд ли знает, — добавил Галимов. — Сырая пока «таблетка», недоработанная.

— Мы знаем лишь одно. Все, кто принял зелье, погибают.

— И как скоро? — спросил Леший.

— Все по-разному, — снова вмешался Галимов. — Были случаи, когда бойцы жили несколько месяцев: кто три, а кто все пять. А некоторые уже на вторые сутки загибались. Но симптомы перед смертью у всех были одинаковые.

— Как у нас?

— Да, — капитан взглянул Лешему в глаза. — Мне очень жаль.

— Спасибо за откровенность, — спокойно проронил Леший. — Все понятно.

— А мне непонятно! — вдруг взорвалась Лера. — Непонятно, как вы можете об этом спокойно говорить?! Люди погибают! Ваши солдаты, между прочим! А вы разводите руками и говорите «мне очень жаль»? Да вы ничем не лучше этого Шульца и всех его покровителей! Такие же бездушные скоты!

— Э-э, Лера, поаккуратнее на поворотах, — негромко произнес Каспер.

— А что?! Скажешь, я не права?! Да они хуже, чем скоты, они…

— Лера, ты не права, — чуть повысив голос, заявил Леший. — Это война. На войне люди, бывает, погибают.

— А ты здесь при чем?!

— А это у посредника Аквилона спроси, — Леший пристально взглянул на Леру. — В любом случае, истерики делу не помогут.

— Я не устраиваю истерик…

— Вот и успокойся, остынь, продышись. Надо все обмозговать, и твоя голова пригодится не меньше, чем остальные. Ты же видишь, у господ военных есть в рукаве какой-то козырь. Слишком уж они спокойны и вальяжны. Я угадал, полковник?

— В локацию прибыл очень крупный отряд сталтехов, произведенных… если можно так сказать… в секретных лабораториях Организации, — вместо прямого ответа вновь издалека начал Терещенко. — Нам неизвестна технология, но каким-то образом мнемотехники Организации стабилизируют механическую заразу на последней стадии, а специалисты-бионики одновременно закладывают в остатки разума сталтеха установку подчиняться командирам-жженым. Таким образом, эти существа…

— Реальные механоиды, — проронил Леший.

— Пусть будут механоиды, — согласился полковник. — Таким образом, они не могут быть перевербованы техносом, но при этом выглядят, как его создания.

— Бьем врага его же оружием, — сказал Галимов. — Они морботов под людей маскируют, а мы… то есть Организация, но все равно ведь люди… своих сталтехов штампуем.

— Ужас какой-то, — вновь возмутилась Лера. — Речь ведь и в этом случае идет о людях! О живых людях!

— О безнадежных больных, — возразил Терещенко.

— Все равно это бесчеловечно! Это фашизм!