Шрифт:
— Но, поручик, ведь нельзя же… Идем!.. Еще два шага… Мы медленно шли по пустым улицам, тщетно ища лазарета.
— Будь он проклят… весь этот хутор… с пристройками! — уже устало, точно нехотя, ругался поручик в лохмотьях, тоже, как и я, едва передвигая ногами.
Пройдя еще два квартала, я остановился.
— Идите один… Я лягу…
Поручик в лохмотьях что-то ответил — глухо и невнятно. Потом замолчал…
— Эй!.. — вдруг закричал он надо мною. — Эй, подвези! В лазарет нам…
По улице на широких санях, крытых буркой, проезжал молодой кубанец с серебряным кинжалом за поясом. Обгоняя нас, он обернулся. Свистнул.
— Наших вот Макаренко верните, апосля, единники, говорить будем!
И, причмокнув губами, он стегнул лошадь и скрылся за углом соседнего проулочка.
Братья Макаренко были вожаки левого крыла Кубанской Рады, высланные генералом Деникиным в Константинополь.
— Вставайте!.. Да встаньте же!.. Поручик в лохмотьях тянул меня за рукав.
— Говорю, встаньте!.. Поедем сейчас!.. Около панели стояли низкие, извозчичьи сани. Прищурив слезящиеся от солнца глаза, старик извозчик кивал головой.
— Привстань, сынок! Довезу уж!..
Поручик в лохмотьях взял меня за пояс. Приподнял. Какая-то девочка подбежала к нам и остановилась. Потом подскочил мальчишка.
— Цыц вы!.. — крикнул извозчик. — Спиктакль вам, что ли?..
— Помирает, дяденька?.. Дяденька, помирает?.. — услышал я звонкий голос девочки.
— Цыц, байстрюкы!
…Отвернувшись в другую сторону, мимо нас прошел какой-то полковник…
Женщина-врач, дежурная сестра и санитары забегали по коридорам.
— Некуда их?.. Сестра Вера, в пятой донец, этот, — как его… — не помер?..
— Сестра Вера!
— Дезинфектор!..
Нас раздевали в клетушке около дезинфекционной.
— Осторожней! Осторожней!.. — просил, подняв к голове руки, поручик в лохмотьях, когда санитар взялся за его папаху.
— О-сто-ро-жней!
За папахой поручика, подымая волосы вверх, тянулась какая-то грязная, кровавая тряпка.
— Черт возьми! — сказал санитар. — И ходите?..
Потом нас понесли. Поручика в палату для раненых. Меня — к тифозным.
В этом лазарете, номера его я не помню, я перенес два последних приступа возвратного тифа, там же заразился сыпняком и переборол его.
ЕКАТЕРИНОДАР
— Заберите немедленно костыли! С плацкартой, что ли?..
— Не тронь строевых!
В углу вагона поднялся бледный вольноопределяющийся-марковец.
— Думаешь, — строевой, его и под жабры можно? Не тронь! — И, повысив голос до крика: «Не тронь!» — он подскочил и, вырвав из рук моих костыль, замахнулся на полковника.
— А ну, штаб, подходи!.. Я тебя… по-марковски!.. Полковник опешил. В вагоне загудели солдаты:
— Непорядок это, господин полковник!..
— Потесниться, аль здоровых согнать…
— Довольно надругались!.. Хватит!..
— Я доложу!.. Я это так не оставлю!.. — грозил мне полковник. Большевизация!..
Не отвечая, я сидел неподвижно.
— Фронт его не гноил! Смотри, — песок сыпется, а галифе с кантиками!.. Туда же!..
Сидящий напротив меня поручик оправил на груди солдатский «Георгий».
— Поручик, вам в Екатеринодар?.. Тоже?.. Я молчал.
— Вы, может быть, ноги продвинете?.. Поручик!.. Я отвернулся, ближе к себе подбирая костыли.
Три дня тому назад, на второй день моей нормальной температуры, меня выписали из лазарета.
— Месячный отпуск, — сказал председатель врачебной комиссии. Сле-ду-ю-щий!.. Я возмутился:
— Но куда я пойду? Ведь это бессмыслица, доктор!.. Я не могу еще в полк, — вы понимаете!.. В отпуск?.. Да вы меня под забор гоните!..
Доктор пожал плечами.
— Ваша койка уже занята. Езжайте куда хотите… Что ж делать?..
Опираясь на костыли, все время пытаясь ступать на пятки, я медленно вышел в коридор. Пальцы ног, посиневшие после тифа, нестерпимо болели.
— Ну что? — спросила меня в коридоре сестра Вера. Я молча прошел в канцелярию.
…За окном бежали кубанские степи.
— Отойди!..
Полковник в галифе, вновь было показавшийся в вагоне, прижался к дверям.
Солдаты переглянулись.
— Разошелся-то! А!..
— Да не шуми ты!..
— Теперь уж зря будто!..
Подбодренный солдатским сочувствием, полковник вдруг выпрямился и гордо вскинул под мышкою портфель. Но под его сдвинутыми бровями старческие глаза бегали так же трусливо.