Так Мика Гагарин узнал о подвиге своего советского однофамильца. И тут же, в закусочной, его осенила идея, показавшаяся ему блестящей и многообещающей со всех точек зрения. Одним ловким ударом он поправит свои дела. Все и всяческие! Но нельзя терять ни минуты. Сначала к бабке!

Бывшая фрейлина бывшей русской императрицы, выслушав Мику, пожевала бескровными губами и сказала:

— А знаешь, Мика, вполне возможно, что он наш. Ведь Юрий — это гагаринское имя. Мой двоюродный кузен был, например, князь Юрий. Он учился в пажеском. Летчика могли назвать в честь деда. У Гагариных это принято.

— Отлично! — обрадовался Мика. — Так и напишем: в честь деда… А вы не помните, гранд тант, этот ваш князь Юрий не увлекался астрономией? Ну, разными там звездами… Марсом, Венерой? Это было бы тоже неплохим доказательством.

— Венерой князь Юрий очень увлекался! — тонко усмехнулась мумия с пружинным заводом. — Его даже за границу возили лечиться… Про звезды лучше не надо писать, Мика!..

— Не буду… Вот здесь вам надо подписаться, гранд тант!..

В редакции бойкой распространенной газеты Мику приняли очень любезно, сказали, что его заявление имеет сенсационное политическое значение и что эта сенсация будет «весьма неприятным для коммунистов сюрпризом».

«Сюрприз» опубликовали в вечернем выпуске газеты, снабдив соответствующими комментариями.

Наконец-то Мика Гагарин почувствовал себя Иваном-царевичем, схватившим за хвост жар-птицу долгожданной удачи! Понимая, что железо надо ковать, пока оно горячо, он позвонил по телефону своему комиссионеру и сказал, чтобы тот бросил все другие дела и немедленно ехал бы к миссис Элеоноре Андерсен.

— Покажите ей газету! — кричал Мика в трубку, задыхаясь от волнения. — Я надеюсь, теперь-то она перестанет ломаться!

— О'кей! Еду! — сказал комиссионер и положил трубку

В назначенный день ровно в шесть часов вечера комиссионер вошел в закусочную, где его уже поджидал Мика. Комиссионер как-то странно и нехорошо улыбался.

— Неужели опять… лопнуло? — спросил Мика трагическим голосом.

— Лопнуло, мистер Гагарин! — бодро ответил комиссионер. — И, кажется, окончательно.

— О черт! Неужели на нее не произвело впечатления, что я… «его» какой-то там кузен?

— Но ведь ваша ракета не взлетела, мистер Гагарин, — сказал комиссионер и снова нехорошо улыбнулся. — Вы же наврали. Оказывается, этот русский парень совсем не князь, а сын фермера. Или, как так, в России, говорят, сын колхозника. Весь мир об этом знает. Но дело даже не в этом!

— А в чем же, черт возьми?!

— Видите ли, у меня такое впечатление, что миссис Элеонора сейчас хочет только космонавта. Она решила обождать, пока кто-нибудь из холостых американцев сделает нечто подобное. И тогда она со всеми своими миллионами тут же, так сказать, выйдет на его орбиту!..

Мика опустил голову. Опять жар-птица вырвалась из его рук и улетела. Куда? В космос!..

— Не отчаивайтесь так, мистер Гагарин! — вкрадчиво сказал комиссионер и взял Мику за рукав поношенного пиджачка. — У меня на примете есть для вас еще одна дама. Правда, ей под семьдесят.

Но Мика Гагарин не стал его слушать.

Он шагал по гудящему Бродвею, не замечая ни людей, ни машин, ни весны, которая даже в задымленное нью-йоркское небо ухитрилась забросить свою свежую синеву. Мике было не до весны. Впрочем, и весне было решительно все равно, что творилось в душе потомка сиятельного княжеского рода. Она пришла в мир не для него.

Далеко от солнечного Кавказа до холодной Сибири, ох далеко!

Если лететь самолетом, то еще ничего: вспорхнул на ТУ-104, пожевал, подремал, смотришь — уже Москва! В Москве пересел на другой ТУ-104, и через три часа — пожалуйста, Омск, через пять — Новосибирск. А из Новосибирска или из Омска уходят местные воздушные трассы, садись и лети, куда тебе нужно: хочешь — «во глубину сибирских руд», хочешь — в целинные пшеничные степи.

Но Григорий и его двоюродный брат Арсений не летели, а ехали поездом. Да еще везли с собой в багажном вагоне две большие бочки с вином, которые, по расчетам главы фирмы — Григория, должны были принести жадным братьям неслыханный барыш.

Поездка оказалась трудной. Мучили пересадки, а также всяческие проверки и «оформления проездных документов». Впрочем, они были предусмотрены. В бумажнике у Григория лежала пухленькая симпатичная пачка новеньких кредиток, ассигнованная на «специальные дорожные расходы». Братья твердо верили в священный и, как им казалось, незыблемый закон движения тела в пространстве: не подмажешь — не поедешь! В том же бумажнике хранилась и надежная, шикарная, липовая справка, удостоверяющая со всем своим официальным пылом, что братья Григорий и Арсений с младых ногтей трудятся на колхозной ниве и что они везут для продажи на рынках необъятной родины продукт своего беззаветного самоотверженного труда. Все, в общем, было предусмотрено, даже характер Арсения, которому Григорий внушил, что он, Арсений, как человек горячий, но глупый, должен при всех объяснениях с любым дорожным начальством притворяться глухонемым, чтобы не наговорить лишнего. В себе лично Григорий был абсолютно уверен.