Другими словами, действие человеческое не так уж и гармонично. Для нас, аналитиков, нет ничего удивительнее того обстоятельства, что никто из тех, кто анализом занимается, не попытался членораздельно охарактеризовать действие в той парадоксальной перспективе, где мы его всякий раз в анализе наблюдаем. В другой перспективе мы с ним, впрочем, и не встречаемся, и в деле определения того, что представляет собой actingout, это доставляет нам немалые трудности. В определенном смысле, actingout- такое же действие, как и любое другое, и особенность его состоит лишь в том, что провоцируется оно нашим использованием переноса, то есть действием исключительно опасным, тем более что, как вы из моих объяснений прекрасно поняли, мы и сами не понимаем хорошенько, что же это такое.

Может быть, небольшое замечание относительно сопротивления поможет вам уяснить, о чем я веду здесь речь. В ряде случаев субъект не принимает наших интерпретаций в том виде, в котором мы их ему в плане регрессии предлагаем. Нам кажется, что они попадают в точку, а субъекту — что они никуда не годятся. В таких случаях принято полагать, что субъект, мол, сопротивляется и что прояви мы должную настойчивость, он непременно свою позицию сдаст, тем более что таким инструментом, как внушение, мы тоже при случае не гнушаемся. Так вот, не исключено, что сопротивление это в своем роде тоже ценно. Чем же именно? В некоторых из своих текстов Фрейд приписывает ему ценность, связанную какраз с тем, что оно служит выражением необходимости артикулировать желание по-другому, в плане желания. И называя его Uebertmgungswiderstand, сопротивлением переносу, он как раз ее с переносом и отождествляет. Речь идет о переносе в том смысле, в котором я только что говорил о нем. Сопротивление имеет целью своей поддержать другую линию, линию переноса — линию, где артикуляция взыскует чего-то иного, а вовсе не того, что мы ей приписываем, когда непосредственно отвечаем на требование. Я напоминаю вам здесь о вещах очевидных, но вещи эти все равно, так или иначе, должны быть сказаны.

Завершая вопрос о второй идентификации: где то место, из которого происходящее под знаком регрессии выносит о себе суждение? Именно перенос вызывает чехарду означающих, именуемую регрессией, но останавливаться на ней он не должен — напротив, он должен вести нас дальше. Это-то как раз мы сейчас и пытаемся выяснить — как работать с переносом? Ведь по природе своей он имеет тенденцию вырождаться в нечто такое, что всегда может на регрессивном уровне так или иначе удовлетворить — именно отсюда берет начало увлечение понятием фрустрации, обманутых ожиданий, именно здесь возникают тысячи различных артикуляций объектного отношения, именно таким образом рождается в итоге соЬтветствующая концепция анализа в целом.

Любые способы анализ артикулировать обязательно со временем приходят в негодность, что не мешает анализу оставаться самим собой.

Что касается третьей формы идентификации, то Фрейд описывает ее как форму, способную родиться из заново обнаруженной общности с лицом, объектом полового влечения не являющимся, siebeijederneuwahrgenommenenGemeinsamkeitmiteinerPerson, dienichtObjektderSexualtriebeist. Где же эта третья идентификация имеет место?

Фрейд иллюстрирует ее способом, который относительно места ее на нашей схеме не оставляет сомнений. Как я вам все это время и говорил, у Фрейда все сформулировано предельно ясно. В качестве примера он берет истерическую идентификацию. Для истерического субъекта проблема состоит в том, чтобы свое желание зафиксировать — в том смысле, в каком оптический инструмент позволяет зафиксировать точку. Однако в связи с желанием у субъекта этого возникают определенные трудности. Попытаемся сформулировать их поточнее.

Желание его обречено оказаться-в тупике, так как чтобы острие своего желания зафиксировать, ему приходится идентифицировать себя — идентифицировать неважно с чем, с некой отдельной чертой. То, что я называл здесь знаком отличия, Фрейд называет отдельной чертой, einzigerZug, совершенно неважно, какой — чертой, присущей кому-то еще, кто, согласно предчувствию истерического субъекта, испытывает в связи с желанием похожие трудности. Другими словами, тупик, в котором истерик оказывается, широко открывает перед ним двери другого, всех других — по меньшей мере всех, кто может тоже оказаться истериком, всех окружающих, переживающих момент истерии. Для этого достаточно, чтобы хоть на мгновение почуял он в них ту же самую трудность, то же самое недоумение по поводу желания.

Для больного неврозом навязчивых состояний вопрос этот, формулируясь несколько иначе, остается, однако, с точки зрения связей, с точки зрения топологической, тем же самым — и не случайно. Идентификация, о которой идет речь, располагается в данном случае на схеме в точке (SОя) — там, где указал я в прошлый раз место фантазма. Существует точка, где субъекту надлежит установить с другим определенные воображаемые отношения — не ради, так сказать, их самих, а лишь потому, что отношения эти приносят ему какое-то удовлетворение. Фрейд уточняет, что речь идет о лице, которое ни к какому Sexualtrieb, половому влечению, отношения не имеет. Перед нами нечто совсем иное — перед нами просто кукла, марионетка фантазма.

Слово "фантазм" я использую здесь в сколь угодно широком смысле. Речь идет о фантазме, который, как я вам в прошлый раз уже говорил, может оказаться и бессознательным. Другой и служит здесь, собственно, лишь одной, хотя и немаловажной, цели — он дает субъекту возможность занять позицию, которая, предотвращая крушение желания, устраняет тем самым проблему, характерную для невротика.

Такова третья форма идентификации, для нас чрезвычайно существенная.

Было бы слишком долго сейчас подробно разбирать статью Буве, опубликованную в "RevueFrancaisedePsychanalyse" — там же, где опубликован был и мой докладАгрессивность в психоанализе. Статья называется Значение гомосексуального аспекта переноса, и я попрошу вас ее прочесть, так как в дальнейшем рассчитываю к ней вернуться. Сегодня же я просто хотел бы указать на тот пункт, где возникает ошибка в технике анализа, о которой у нас идет речь.

То, что происходит в анализе в связи с появлением в фантазмах фаллического объекта — собственно говоря, фаллоса аналитика, — происходит в месте, чреватом фантазмами, — подготовленное заранее, оно всегда может быть стимулировано. Именно в этом месте субъект, будучи одержим неврозом навязчивости, обеспечивает своим фантазмом поддержку своему желанию — поддержку куда более сомнительную и опасную, нежели у истерика. Именно здесь, такимобразом, появляется«, фантазматический фаллос. И в технике анализа, о которой я говорю, именно здесь настаивает на своей интерпретации аналитик, добиваясь от субъекта, чтобы тот согласился в своем фантазме к частичному объекту этому приобщиться, проглотить его, включить его в свое тело.