Шрифт:
Воспользуемся поначалу просто-напросто нашей обычной схемой: фаллос расположен здесь, внизу слева и представляет собой метонимический объект.
Итак, в означающем место фаллоса нам довольно определить именно так — это метонимический объект. Ввиду существования озкачающей цепочки он будет в любом случае циркулировать в означающем повсюду — как колечко, бегающее от игрока к игроку при игре в веревочку. В означаемом он является тем, что возникает в нем вследствие самого существования означающего. Опыт показывает, что означаемое это приобретает для субъекта чрезвычайно важную роль — роль универсального объекта.
В этом как раз и заключается самое удивительное. Именно этим возмущаются те, кто хотел бы, чтобы ситуация в отношении сексуального объекта была для обоих полов симметричной. Точно так же, как мужчине предстоит открыть для себя, как его инструмент работает, а затем на ряде самостоятельных опытов его к действию приспособить, должно, по их мнению, обстоять дело и с женщиной, вся диалектика которой должна строиться вокруг cunnus. Анализ обнаружил, однако, что на деле ничего подобного нет. В этом и состоит лучшее подтверждение того, что у психоанализа есть своя, самостоятельная область — область, которая не имеет с развитием инстинктов, независимо от его степени, ничего общего и которая, в целом, накладывается на анатомию, то есть на реальное существование индивидов, не совпадая с ними.
Как можно представить себе, что ребенок, испытывающий желание стать объектом желания матери, это желание удовлетворяет? Единственный способ достичь этого заключается для него в том, чтобы занять место объекта ее желания.
Что это означает? Вот, в точке Е, ребенок. Нам уже не раз приходилось представлять его на схеме отношением его требования к существованию означающей артикуляции как таковой — артикуляции, которая не просто пребывает у него где-то внутри, а ему встречается.
В пункте, намеченном буквой Я, нет пока ничего — по крайней мере, в принципе. Созидание субъекта в качестве Я дискурса вовсене обязательно на этом этапе оказывается различимо, хотя подспудно оно происходит уже в первой же означающей модуляции. Я вовсе не обязательно обозначает себя в дискурсе как таковое, чтобы стать, таким образом, его носителем. В междометии, в требовании (иди сюда!), в призыве (эй, ты.') Я присутствует, но присутствует в скрытом виде. На схеме мы могли бы показать это, сделав черту между Я и Dпунктирной. Соответственно, не сложился еще для ребенка и метонимический объект, расположенный у нас на схеме напротив Я.
В пункт Dприходит ожидаемое ребенком желание матери. Напротив него помещается то, что станет результатом встречи призыва ребенка с существованием матери как Другого, — одним словом, сообщение, М. Что нужно для того, чтобы ребенку удалось совпасть с объектом желания матери — объектом, который мы уже на этом уровне можем представить как нечто такое, что находится в непосредственных пределах его досягаемости?
Начнем с того, что обозначим пунктирной линией (на этот раз по другим причинам — как нечто для ребенка абсолютно недосягаемое) то, что находится по ту сторону матери.
Чтобы ребенку удалось с объектом желания матери совпасть, необходимо и достаточно следующее. Во-первых, скрыто присутствующее в дискурсе ребенка Я должно явиться сюда, в D, чтобы здесь, на уровне Другого, то есть матери, оказаться выстроено — чтобы Я матери стало, иными словами, Другим ребенка. Во-вторых, то, что Циркулирует на уровне матери, по мере артикуляции ею своего
Все это чистой воды теория, но не поняв этого с самого начала, невозможно представить себе и как происходит то, чему суждено произойти впоследствии — то есть как происходит вмешательство того, что находится по ту сторону матери и сложилось в результате отношений ее с другим дискурсом — дискурсом отца.
Итак, лишь по мере того, как ребенок усваивает желание матери (а усваивает он его в реальности ее дискурса, грубо непосредственным образом), открывается для него возможность вписаться на место материнской метонимии, то есть стать тем, что я назвал в прошлый раз субъектом-подданным.
Вы видите теперь, на каком смещении основано то, что назовем мы в этом случае первичной идентификацией. Смещение это состоит в обмене, при котором Я субъекта заступает место выступавшей в роли Другого матери, а Я матери становится уже его, этого Я, Другим. Это как раз и выражено на нашей схеме переходом на ступеньку выше — подъемом, который происходит во втором такте.
Поворотным для второго такта является момент, когда в качестве фигуры, от которой исходит запрет, дает о себе знать отец. Является он при этом как опосредованный дискурсом матери. Только что, на первом этапе эдипова комплекса, дискурс матери воспринимался в первозданном своем состоянии. Говоря теперь, что дискурс отца опосредован, мы имеем в виду не очередное вмешательство того, во что превращает дискурс отца мать, а факт действительного вторжения речи отца в дискурс матери. Дискурс отца заявляет о себе, следовательно, не столь прикровенно, как на первом этапе, но полностью он еще не раскрылся. Именно поэтому мы в данном случае термин опосредованный и используем.
На этом этапе отец выступает под видом сообщения, которое адресовано матери. Он держит речь в М, и то, что он высказывает, представляет собой запрет, некое не….Передается оно на уровне, где ребенок принимает сообщение, ожидаемое от матери. Его не…
– это сообщение о сообщении. Это особая форма сообщения о сообщении, которую, к моему великому удивлению, лингвисты (что свидетельствует о заинтересованности нашей в совместной работе) как таковую не замечают, — форма сообщения, которую мы назовем прещением (interdiction).