Сообщение это не сводится к простому Ты не ляжешь со своей матерью — слова, которые в этом возрасте ребенку приходится уже слышать — ибо обращено оно к матери. Не усваивай себе вновь то, что ты произвела на свет1.
– вот в чем заключается его суть. Все хорошо известные формы так называемого инстинкта материнства — вот чему ставится здесь преграда. Не случайно первичная форма материнского инстинкта проявляется у многих животных

— возможно, даже отчетливее, чем у людей? — в оральной, если можно так деликатно выразиться, реинтеграции самкой того, что выпало у нее из противоположного места.

Прещение это является как таковое в А, где отец предстает в качестве Другого. Тем самым ребенок ставится по существу под вопрос, а его позиция субъекта-подданного оказывается поколебленной, что сообщает ему потенциальность и виртуальность, в конечном итоге для него спасительную. Другими словами, лишь постольку, поскольку желание матери затронуто отцовским прещением, круг вокруг ребенка полностью не замыкается и он не становится объектом желания матери в чистом виде. Процесс может, в принципе, остановиться и на первом этапе, учитывая, что отношение

ребенка к матери так или иначе скрыто, предполагает тройственность, так как желает он не ее, а ее желание. Перед нами с первого шага налицо символическое отношение, позволяющее субъекту впервые замкнуть желание на желание и успешно найти объект желания своей матери. Все это ставится, однако, под вопрос отцовским прещением, оставляющим ребенка с его желанием желания матери в немой растерянности.

Второй этап содержит в себе несколько меньше скрытых возможностей, нежели первый. Он ощутим, заметен, но по сути своей, так сказать, мгновенен, или, по крайней мере, скоропреходящ. Но это ничуть не умаляет его значения, так как именно к нему в конечном итоге сводится суть того, что называем мы в эдиповом комплексе моментом лишения. Лишь после того, как ребенок окажется согнан, для его же вящего блага, с той идеальной позиции, которой он и мать могли бы удовольствоваться и где он выполняет функцию ее метонимического объекта, — лишь после этого могут установиться отношения третьего типа, открыться следующий, плодотворный этап.

На этом этапе ребенок действительно становится чем-то другим, ибо именно на нем происходит та идентификация с отцом, о которой я вам в прошлый раз говорил, и приобретается виртуальное право иметь то, что имеет отец.

Набросав в прошлый раз общую картину трех тактов Эдипа, я сделал это для того, чтобы сегодня мне не пришлось начинать все с начала. Точнее, для того, чтобы не спеша проделать теперь весь путь шаг за шагом.

2

Остановимся немного, чтобы сделать нечто вроде отступления — но отступления очень важного и касающегося психозов.

То, как в этот момент отец вмешивается в диалектику Эдипа, нам исключительно важно будет сейчас рассмотреть.

Вы лучше уясните это, обратившись к статье, написанной мною для будущего номера журнала "Психоанализ", — статье, подводящей итоги всему тому, чему я посвятил совой курс в том году, когда мы говорили с вами о фрейдовских структурах психоза. Характер публикации не позволил мне включить в нее предыдущую схему, которая потребовала бы много предварительных объяснений, но когда вы эту статью прочтете (что, надеюсь, вы сможете сделать скоровам удобнее будет вернуться к тому, что я обрисую теперь в общих чертах.

В психозе Имя Отца, то есть отец в качестве символической функции, отец, взятый на уровне того, что происходит·здесь между сообщением и кодом, или кодом и сообщением, оказывается отвергнутым, verworfen. Поэтому здесь нет того, что я представил на схеме пунктирной линией, то есть того, посредством чего отец вмешивается в качестве закона. А есть здесь лишь грубое вторжение сообщения "не…!" в сообщение, адресованное ребенку матерью. Сообщение это в его сыром, первозданном виде, является в то же время источником кода, находящегося по ту сторону матери. На схеме перед вами, где контуры движения означающих наглядно представлены, это хорошо видно.

Обратимся к случаю судебного председателя Шребера. Когда на важнейшем повороте жизненного пути от него потребовалось добиться того, чтобы на положенном месте выступило в качестве ответа Имя Отца, а ответить оттуда, где его никогда не было, оно никак не могло, возникает у Шребера на месте И мени i,aэта структура. Осуществляется это путем грубого, реального вмешательства стоящего за матерью отца — отца, который не дает матери в данном случае той опоры, которую он мог бы дать ей как виновник закона. Именно поэтому в самый главный, чреватый последствиями момент развития психоза и является Шреберу — что? — слуховые галлюцинации двух главных типов, между которыми, кстати в классических учебных пособиях никогда четкой границы не проводится.

Если вы желаете что-то понять в галлюцинациях, прочесть уникальную работу психотика Щребера вам будет куда полезнее, чем углубляться в труды светил нашей психиатрии, которые подходят к проблеме галлюцинации с готовым, усвоенным на школьных уроках философии масштабом — ощущение, восприятие, восприятие без объекта и прочая дребедень.

Что касается председателя Шребера, то он отчетливо различает два порядка явлений.

Имеются, с одной стороны, голоса, говорящие на основополагающем языке, — голоса, свойство которых состоит в том, что они обучают субъекта коду этого языка в процессе самой речи. Послания, которые он на этом языке получает, — послания, состоящие из слов, которые, независимо оттого, являются ли они в буквальномсмысле слова неологизмами, всегда каким-то образом к этой категории принадлежат, — заключаются в сообщении субъекту того, что представляют эти слова в новом коде, том коде, в котором воспроизводится для него целый, новый для него, мир, целая значащая вселенная. Другими словами, первая серия галлюцинаций состоит из сообщений о новом коде, предстающем в них как нечто, исходящее от Другого. В них-то самое ужасное из того, что несут с собой галлюцинации, и заключается.