Второе условие – наличие как минимум трех посвященных лиц, чтобы они имели право схватить, осудить и казнить пойманного на месте преступления человека. Они в этом случае одновременно являлись судьями, обвинителями, свидетелями и палачами. Здесь следует более подробно описать порядок их действий. Неясным остается вопрос, соблюдалось ли в подобных случаях правило суда равных: в документе, называющимся Аренсбергской реформой судов фемы, четко определяется, что в случае, если лицо поймано на месте преступления, его происхождение не избавляет от ответственности и дворянин должен судиться как простолюдин. Тем не менее случаи, когда троим посвященным удавалось застигнуть преступника на месте, должно быть, происходили крайне редко.

Когда было совершено преступление и преступник не был схвачен сразу, оставалось два способа суда над ним: инквизиционный и обвинительный процессы. То, какому необходимо было следовать, зависело от обстоятельств. Однако, если речь шла о посвященном, против него в обязательном порядке применялся обвинительный процесс.

Предположим, был избран первый способ суда, который обычно применялся, когда преступник был застигнут на месте преступления, но ему удалось скрыться, либо он был тем, кого открыто и отчетливо обвинила в преступлении общественная молва. В данном случае его не вызывали в суд и не удостаивали возможности быть заслушанным. Обычно его изобличал один из посвященных. Суд после этого изучал доказательства его вины, и, если они признавались достаточными, его объявляли вне закона, называлось это «ферфемт» (приговоренный фемой) [120] , а его имя вписывалось в Кровную книгу. Незамедлительно выносился приговор, которым все правители, властители, дворяне города, каждый гражданин, и в особенности посвященные, призывались содействовать в отправлении правосудия. Данный приговор, разумеется, первоначально мог распространяться лишь на Вестфалию, однако суды фемы постепенно расширили свои притязания. Их требования уважались императорами, которые видели в них поддержку своей власти, и вскоре последовали указания, чтобы их приговоры исполнялись на всей территории империи как вынесенные императорской властью.

Незавидна была участь приговоренного. Целая армия посвященных, а это около 100 тысяч человек, теперь преследовала его. Если встретивших его было достаточное количество, они сразу хватали его. Если им казалось, что их сил недостаточно, они призывали на помощь своих собратьев, и каждый член общества, если его попросили об этом трое или четверо из посвященных, поклявшихся, что человек осужден фемой, был обязан помочь схватить его. Как только преступник был пойман, они незамедлительно казнили. Его вешали на дереве у дороги, а не на виселице, напоминая тем самым, что они были уполномочены осуществить свои обязанности именем короля в любом месте по своему усмотрению и независимо от территориальной юрисдикции. В качестве петли, в соответствии со средневековой практикой, они использовали ивовые прутья. Как утверждается, у них было столь много практики, что очень скоро они достигли такой сноровки в этом деле, из-за которой фраза «осуществить фему» в итоге стала означать просто «повесить», как это в английском языке произошло со словом «экзекуция». Более вероятным все же является предположение, что эта казнь или нечто близкое к ней изначально именовалось словом, от которого пошло название трибуналов. Если преступник оказывал сопротивление, захватившие имели право забить его до смерти. В этом случае они привязывали мертвое тело к дереву и втыкали рядом с ним свои ножи в знак того, что он был убит не разбойниками, а казнен именем императора.

Если человек, приговоренный фемой, не был посвященным, у него не было никакой возможности узнать об угрожающей ему опасности до тех пор, пока петля не оказывалась у него на шее. Поскольку суровая кара, ожидавшая всякого, кто раскрывал секреты фемы, абсолютно исключала возможность того, чтобы дружеский намек или предостережение встали на его защиту. Если же по воле случая, такого, как, например, удачный побег от тех, кто пытался его схватить, кто-то помогал человеку узнать о своем положении, тот мог, если считал себя способным оправдаться, искать защиты и помощи у штульгера или у императора.

Если кто-либо сознательно общался или укрывал приговоренного, он подвергал себя такой же опасности, как и укрываемый им преступник. Требовалось, однако, доказать, что он делал это умышленно, – обстоятельство, которое выносилось на суд императора или председателя суда того округа, в котором проживал обвиненный. Первоначально это правило распространялось только на Вестфалию, но судьи фемы впоследствии взяли на себя право карать пособников, приговоренных фемой, в любой части империи.

Ничто не покажется более поспешным и несправедливым, чем такой порядок действий, тем, кто попытался бы применить идеи и принципы современности к тем ушедшим временам. Тем не менее жестокие злодеяния требовали жестокого возмездия, а степень дезорганизации Европы в целом и Германии в частности в Средние века была такой, что выходила за рамки практически всех современных представлений. Не следует ли предположить, что необходимо расценивать как благо, а не как зло любой институт, который устанавливал пределы несправедливости и насилию, вселяя в души злодеев спасительный страх перед последствиями? Когда человек совершал преступление, он знал, что существует трибунал, способный осудить за это и от которого его власть, какой бы могущественной она ни была, не сможет защитить. Он не знал, кто входил в число посвященных и в какой момент он может оказаться в их руках. Даже его брат мог оказаться среди его изобличителей, его самые близкие родственники или товарищи могли стать теми, кто схватит и казнит его. Необходимость подобной силы в целом ощущалась столь остро, что несколько городов, таких как Нюрнберг, Кельн, Страсбург и прочие, обратились к императору и получили его соизволение выносить смертный приговор даже без слушаний, если основанные на общей молве доказательства вины преступников казались убедительными большинству городского совета. Несколько графств получило такие же привилегии, из чего видно, что суды фемы появились и в других местах за пределами Вестфалии, но они были весьма далеки от них по своему влиянию, поскольку не имели многочисленной армии шоффенов в своем распоряжении.

В завершение следует отметить, что лишь тогда, когда преступления были значительными по тяжести, а молва о них громкой и не стихающей, инквизиционный процесс мог проходить должным образом. В менее значимых делах обвиняемый имел право быть заслушанным лично. Кроме того, инквизиционный процесс имел свои пределы, если сведения были недостаточно весомыми и убедительными, и виновность все еще оставалась недоказанной, злоумышленник должен был преследоваться по обвинению. Если он входил в число посвященных, это было его безусловным правом и привилегией по всем делам.

Как отмечалось выше, первым вопросом, который появлялся при рассмотрении дела судом фемы, было: подпадает ли оно под его юрисдикцию, и если это было так, то обвиняемый вызывался в публичный суд, а если он там не появлялся или не был способен оправдаться, рассмотрение дела переносилось в тайный трибунал. Теперь следует рассмотреть весь судебный процесс более подробно.

Повестка выписывалась за счет обвиняемого. Она должна была быть выписана на качественном новом пергаменте, без каких-либо исправлений в тексте и заверена как минимум семью печатями, а именно графа и шести заседателей. Печати разных судов имели отличия. Повестки также были разными, в зависимости от того, кем был обвиняемый, фрайграфом, фрайшоффеном или же кем-то из непричастных или непосвященных, местным жителем, лжешоффеном или же просто бродягой. В любом случае они должны были доставляться шоффенами. Повестки должны были содержать имя графа, обвинителя и обвиняемого, суть предъявляемого обвинения и место, где должно состояться заседание суда. Штульгер также должен был быть заранее проинформирован о них.