Как всегда, имелась церковь – но что она собой представляла? Как и многие высокопоставленные священнослужиители Средневековья, епископы и архиепископы Сицилийского королевства были светскими людьми, более политиканами, нежели прелатами; многие из них никогда не посещали своих епархий [97] , а жили постоянно при дворе в Палермо, вмешиваясь не в свои дела, соперничая, споря и интригуя друг против друга. Из всех них самым способным и влиятельным был Ричард Палмер – которого из-за его абсентеизма не утверждали епископом Сиракуз четырнадцать лет после избрания, вплоть до 1169 г. Именно он заставил епископов вмешаться в 1161 г. и спасти Вильгельма I из рук мятежников, после чего стал ближайшим советником покойного короля. Его, однако, не любили за надменность и высокомерие; а его быстрое продвижение вызывало неприятие у его коллег, тем более что он не делал секрета из того, что рассчитывает на высшую награду для сицилийских церковников – вакантное архиепископство Палермо.

Но Ричард Палмер был не единственным претендентом. Ромуальд из Салерно, нынешний примас, казался вполне подходящим кандидатом, так же как и Тристан из Мацары. Кроме того, существовал Рожер, архиепископ Реджо, описывая которого Фальканд превзошел сам себя:

«Стоя уже на пороге старости, он был высок и столь худ, что казалось, неведомый недуг снедает его изнутри. Его слабый голос походил на свист. Его бледное лицо, а в действительности и все тело было кое-где покрыто черными пятнами, что делало его похожим более на труп, нежели на человека; и его внешний вид прекрасно отражал его суть. Он никакую работу не считал трудной, если она сулила какую– то прибыль; и охотно переносил голод и жажду, непосильные для человека, чтобы сберечь деньги. Никогда не радуясь за собственным столом, он никогда не печалился за чужим и часто проводил целые дни без пищи, ожидая приглашения на обед».

В роли гостеприимного хозяина чаще всего выступал Джентиле, архиепископ Агридженто, метко названный Шаландоном «прелатом-авантюристом и бродягой», который изначально прибыл на Сицилию как посол короля Гезы Венгерского, а затем решил остаться там. Джентиле, как не без удовольствия сообщает Фальканд, не делал секрета из своей склонности к разврату и на своих роскошных и, по смутным подозрениям, сопровождавшихся оргиями пирах распространял грязные слухи по поводу Палмера с намерением помешать ему занять желанную кафедру. Его указания на иностранное происхождение епископа в данных обстоятельствах звучали немного странно, но он добился гораздо большего успеха, убедив Маттео из Аджелло, что Палмер участвует в заговоре с целью его убить; Маттео едва не схватился первым за нож [98] .

Имелся еще один кандидат на вожделенное архиепископство. В то время его никто не принимал в расчет, поскольку он даже не был епископом. Он тоже прибыл из Англии, и разные варианты его имени – Офамил, Оффамильо и прочее – представляют собой не более чем тщетные попытки сицилийцев передать звучание самого простого английского имени – Уолтер из Милля. Первоначально его пригласили на Сицилию в качестве учителя королевских детей, но впоследствии он сделался архидьяконом в Чефалу, затем деканом в Агридженто. В итоге он стал одним из каноников Палатинской капеллы, где проявил себя человеком еще более честолюбивым и неразборчивым в средствах, чем его соотечественник, продвижению которого он так усердно препятствовал. Из всех соперников именно ему предстояло достичь цели. По причинам, о которых мы еще скажем, ему пришлось ждать три года; затем в течение четверти столетия он занимал высшие церковные и государственные посты в королевстве, выстроил кафедральный собор в Палермо, который стоит и поныне, практически наверняка был единственным англичанином в истории, регулярно подписывавшимся титулом «эмир и архиепископ». В качестве такового он еще сыграет важную – и крайне разрушительную – роль в заключительных главах этого повествования.

Итак, аристократия была ненадежна и представляла постоянную угрозу, церковные иерархи – себялюбивы и – если говорить о верхушке – по-человечески не слишком привлекательны. Оставалась только одна влиятельная группа – придворные чиновники и слуги, возглавляемые каидом Петром и главным протонотарием Маттео из Аджеелло. Даже по меркам евнухов Петр был личностью на редкость бесцветной; но он доказал свою преданность королю и его семье в 1161 г. и обладал отличными организаторскими способностями. По части способностей Маттео ему не уступал; он только что совершил поистине гераклов подвиг, который едва ли оказался бы по силам кому-либо другому, – восстановив, в основном по памяти, регистр земель и фьефов, сожженный во время восстания. Однако он, как и Ричард Палмер, принадлежал к тем властным натурам, которым королева Маргарита интуитивно не доверяла. Кроме того, был одержим идеей получить титул эмира эмиров – который никто не носил со смерти Майо Барийского – и, соответственно, погряз в интригах, всячески строил из себя «большого человека» и потратил немалую часть своего все увеличивавшегося состояния на строительство церкви, как поступили до него Георгий Антиохийский и Майо [99] . Королева предпочла Петра. Не являясь идеальным кандидатом – знать ненавидела его и презирала, – он, по крайней мере, был свободен от личных амбиций и не питал, в отличие от большинства его сотоварищей, особой любви к интригам. Во всяком случае, он мог поддерживать единство королевства, пока она не найдет кого-то более подходящего. К величайшему негодованию Маттео и Ричарда Палмера, королева, обойдя их, возвысила Петра – и тем самым фактически отдала управление одной из богатейших и влиятельнейших держав христианской Европы в руки мусульманского евнуха.

Но Маргарита приняла также другое решение. Чтобы управлять королевством как следует и сохранить его для сына, ей требовался в качестве советника и помощника человек не только твердый и одаренный, но также незаинтересованный и, главное, ни с кем не связанный. Он должен был, кроме того, говорить на ее языке и пользоваться ее расположением. На всей Сицилии она никого такого не нашла. Очень хорошо, она поищет где-то еще. В изменившихся обстоятельствах нужны были новые люди, способные справиться с ними. Королева написала длинное секретное послание своему кузену Ротруду [100] , архиепископу Руанскому, объясняя ситуацию и прося, чтобы он послал кого-нибудь из членов семьи в Палермо, чтобы помочь ей. Она сама назвала имена брата Ротруда Роберта из Нойберга или, если он не согласится, другого своего кузена Стефана дю Перша.

То, что королева не напрасно беспокоилась, ясно показали следующие несколько месяцев. Ее надежда на способности каида Петра не оправдалась. К середине лета на Сицилии воцарился хаос. В условиях, когда различные группировки яростно боролись за власть, неутомимо плетя все более сложные интриги, государственная машина перестала работать, а Петр, скорее чиновник, нежели государственный деятель, не мог подчинить неуправляемых и недовольных людей своей воле. Для этого требовалась более крупная фигура – масштаба Майо Барийского, по крайней мере. И даже Майо под конец уступил.

Типичным образцом тех, кто стремился ловить рыбу в мутной воде, был кузен королевы Жильбер [101] . О его характере достаточно хорошо говорит тот факт, что сразу по прибытии его на Сицилию король поспешно вручил ему графство Гравина и сплавил его в Апулию, где, как мы видели, позже он примкнул к заговору против Майо. После смерти короля и вступления родственницы в регентство Жильбер вернулся в столицу и, при скрытой поддержке Ричарда Палмера, вскоре возглавил оппозицию каиду Петру, сетуя публично, что Сицилия отдана во власть рабов и евнухов, и постоянно убеждая Маргариту назначить его главой правительства вместо Петра. Королева с понятным неудовольствием предложила ему место в совете, но Жильбер возмущенно отказался – последовала безобразная сцена, во время которой, если верить Фальканду, он бранил Маргариту за то, что она ставит его на одну доску с рабом, и угрожал ей общим бунтом, а королева плакала.