Когда с рубашкой было покончено, он выбрал галстук из своей богатой коллекции. Галстуки были наброшены на старый оранжевый пылесос, который не работал. Пылесос хранился в кухне в крошечном шкафчике, у которого вместо двери была красная занавеска. Шкафчик стоял рядом с китайским буфетом. Когда я в один прекрасный день открыл дверцу буфета, то обнаружил, что Генри много лет назад убрал полки и вмонтировал туда палку, чтобы вешать свой единственный костюм – одеяние с черным галстуком, два синих блейзера и множество спортивных курток. Буфет, словно коробка с благовониями, обдал меня запахом Генри – смесью пота и одеколона, – как цветы, запертые в шкафчик в раздевалке, – и я осознал, что именно этот буфет был в первую очередь источником запаха в квартире и что поэтому запах был особенно силен на кухне.

Генри сдернул галстук с пылесоса, открыл китайский буфет и вытащил серый костюм (наши несколько тарелок громоздились на вершине холодильника). Когда он был полностью одет, я сказал:

– Сегодня вы очень хорошо выглядите.

– Я не надел жилет, – сказал он. – Я надевал его на прошлой неделе. Таким образом, они не знают, что у меня только один костюм. Но там будет Марджори Маллард, моя бывшая невеста, ты знаешь, а она замечает все насчет одежды. Однажды вечером ей очень понравились мои туфли. Она сказала, что туфли для нее – фетиш. Так что я весь вечер прятал ноги под стулом. Лучше не поощрять людей в их склонности к обувному фетишизму.

На третью неделю моих поисков работы я отправился на интервью в журнал по охране окружающей среды под названием «Терра», который искал служащего для телефонных продаж. В перспективе также была возможность писать и редактировать. Редактором журнала был тощий темноволосый человек по имени Джордж Каммингз. Он провел со мной беседу, и выяснилось, что он учился в Принстоне. Я заговорил о кампусе, как будто я тоже был выпускником. Это произвело на него впечатление. Кроме того, он выглядел так, как будто только что вышел из «Брук бразерс», и я подумал, что он оценит мою достойную внешность молодого джентльмена.

Однако я тревожился, что он заметит, что мои волосы редеют. Ему было под сорок, и его волосы были на месте. Мое же облысение начиналось за передней линией роста волос. Этот странный способ лысеть напоминает лес, деревья в котором поначалу кажутся здоровыми, но углубитесь в него, и вы увидите, что по лесу прошел огонь.

Но Джорджу то ли не было до этого дела, то ли он про – сто ничего не заметил – белокурые волосы не дают некоторым людям осознать, что на самом деле происходит, – и он был так очарован мной, что сказал:

– Я хотел бы, чтобы вы приступили на этой неделе, если возможно.

– Я могу приступить завтра, – сказал я. Вероятно, мне следовало выказать больше равнодушия, но он был того рода человек, с которым не хотелось играть в игры.

Я вернулся в квартиру в половине шестого и сообщил Генри добрые вести. Он сидел на своем стуле в углу, а я уселся на его кровать. Он был очень доволен, что я нашел работу, но проявил также и осторожность:

– Что это за журнал?

– По охране окружающей среды. Выходит раз в квартал.

– Может быть, прикрытие для порнографии.

– Я так не думаю. У него очень милое здание. – «Терра» располагалась на Шестьдесят шестой улице, рядом с Лексингтон.

– Это ничего не значит… но главное, у тебя есть работа. Теперь я уверен, что ты человек, который может платить за квартиру. Нужно позвонить родителям и дать им знать, что ты прокладываешь себе путь в большом городе.

Секунду я молчал. Следовало сказать ему. Было бы непристойно его дурачить. И я твердо произнес:

– Мне очень жаль, что я не сообщил об этом раньше. Мне всегда это было довольно трудно… Но оба моих родителя болели и умерли несколько лет назад.

Сердце колотилось. Генри, казалось, по-настоящему заметил меня в первый раз с тех пор, как мы с ним встретились. Я не смотрел на него, но чувствовал его пристальный взгляд. Прежде он смотрел на меня в некотором роде отстраненно, как будто я оказался на пути следующего события. Он произнес только одно слово, мрачным спокойным голосом:

– Да.

Что было странно. Он просто подтвердил то, что я сказал, и тем не менее в этом единственном слове прозвучало сочувствие. Я уже был готов отозваться дурацкой шуткой о том, что бросил персональную бомбу, но по милости Провидения зазвонил телефон. Это была одна из дам Генри, я прослушал их разговор до конца. Очевидно, его планы на вечер изменились.

Он повесил трубку и позвал меня.

– Мы должны отметить то, что ты нашел работу. Пойдем сегодня в оперу.

– Отлично, – обрадовался я. – Но ведь опера – дорогое удовольствие?