Что вы изучаете в настоящее время?

Я работаю в области науки, называемой эволюционной биологией развития, или "эво-дево". Специалисты в этой области хотят понять молекулярные основы эволюционных изменений. Мы стремимся узнать, какие гены ответственны, к примеру, за эволюцию конечностей: что позволило плавнику рыбы превратиться в мышиную лапку или куриное крылышко. После такого объяснения могу сообщить, что работаю с червями. А у них конечностей вовсе нет.

С червями?

Да. С таким малюсеньким червячком – С. elegans.Это очень и очень важный червяк: трое ребят заработали на нем Нобелевскую премию несколько лет назад. Я всегда об этом говорю, потому что людям кажется странным, что я работаю с червями, а мне хочется подчеркнуть, что это очень важные черви, необходимые для всех биологических исследований. Итак, да, вот этим я до сих пор и занимаюсь. Работаю в основном с червями.

Как возникла идея этой книги?

Специалисты в области биологии развития судят о том, как устроен организм животного, по мутантам. Это довольно-таки рутинная вещь. Я изучаю гигантских червей-мутантов и карликовых червей-мутантов. У меня вся лаборатория ими кишит. Конечно, если обычный червь величиной 1,2 миллиметра, то гигантский – около 2 миллиметров, так что все относительно. Как бы то ни было, в конце 1990-х годов произошел прорыв в генетике человека. Раньше в течение долгого времени педиатры и генетики занимались в основном классификацией наследственных заболеваний. Теперь, после секвенирования генома человека, появилась возможность идентифицировать мутантные гены, вызывающие заболевания. Мы впервые можем использовать мутантов для того, чтобы понять, как устроены люди, подобно тому, как это делается с червями. Мы можем рассказывать истории о конструировании человеческого тела. Вот когда я понял, что все эти истории могут составить книгу.

Сколько на нее ушло времени?

Невероятно много. Конечно, я при этом днем работал.

Я подписал договор в начале 1999 года, так что в целом пять лет.

И когда же вы писали?

По вечерам и летом. Один сезон я провел в Греции, отсиживался на Лесбосе. Это была отличная идея, только я не так уж и много написал. Так или иначе, время шло, издатели злились, окончательные сроки приближались и отодвигались, покуда не настал самый распоследний срок представления рукописи, и... книга была закончена.

Вам это трудно далось – так перестроить свою жизнь, чтобы выкраивать время для написания книги?

Да, я потратил довольно много времени, чтобы обрести свой голос, чтобы научиться писать. Я думаю, что теперь смог бы написать ее гораздо быстрее и лучше. По крайней мере, так мне кажется.

И что вы чувствовали, когда кончили писать?

О, это было невыразимо приятно. Оглядываясь назад, я понимаю, что все проволочки и то время, которое я на нее потратил, не пропало зря, а помогло ее улучшить. Я бесконечно манипулировал с текстом, писал и переписывал заново, и в некоторой степени это отражено в книге. Она теперь более похожа на литературное произведение.

Как вы считаете: ваш стиль выработался в процессе общения со студентами, когда вы старались донести до них те или иные идеи, или в процессе самого написания книги, которое заняло у вас столько времени? Как вам удалось сделать его таким литературным?

Несомненно, справедливо то, что преподавание накладывает определенные обязательства в том смысле, что вы стараетесь объяснить материал с максимально возможной простотой, убедительностью и доходчивостью. Но следует сказать, что специфика письменного изложения отличается от устного преподавания. Написание книги требует определенного нарративного напряжения, которое не нужно для урока. И, конечно, в книгу можно включить культурные ассоциации, выходящие за рамки непосредственной тематики; именно это и делает сочинительство столь привлекательным занятием, доставляющим массу удовольствия. Преподавание современной биологии не позволяет этого делать; нужно четко отграничить свою территорию: при таком обилии научного материала, который необходимо изложить, практически не остается места для отступлений в сторону, культурных реминисценций об истории и иконографии циклопии. Студенты также теряют терпение и требуют фактов.

В процессе создания текста испытывали ли вы на себе чье-то влияние? Есть ли какие-нибудь авторы, которыми бы вы восхищались?

У меня есть любимые литературные мэтры. Я с энтузиазмом отношусь к В.Г. Зебальду и Брюсу Чатвину. Среди научно-популярных авторов я особенно выделяю Стива Джоунса. Думаю, "Язык генов" – это шедевр. Я прочитал книгу от корки до корки: она остроумна, не содержит ничего лишнего, насыщена информацией и, в смысле ясности изложенных идей и результатов, находится на недосягаемой высоте. В своей книге я в значительной степени равнялся на нее. Мой текст неизбежно иной – не такой блестящий, но это то, чего я хотел добиться.

Что еще вы написали?

Я кое-что писал для "Лондонского книжного обозрения" (London Review of Books)и, конечно, много научных статей.

Что вы почувствовали, когда получили первую премию газеты "Гардиан"?

Я был очень польщен.

Что вы читаете "подпольно", для удовольствия?

Романы Патрика О'Брайана. Я нахожу фигуру Стивена Мэтьюрина очень интересной – он натуралист и исключительно хороший сравнительный анатом, которому не чужды романтизм и эстетическое чувство. Довольно-таки сильный персонаж.