Лашкевич Анатолий Иванович
Шрифт:
— Хорошо, будет сделано! — ответил я ему.
Прошло часа три, а самолета все нет. И тут пришла мысль:
— Ребята! Давайте вынесем из кубрика вещи за дом, уберем с кроватей постельные принадлежности, я пойду к дому Евдокии и передам Лавренову, что пришел самолет и мы улетаем!
Убрав вещи, мы укрылись за домом. Через несколько минут мы видим, как к нашему домику бегут: впереди запыхавшийся Лавренов, за ним вдогонку Евдокия. Лавренов, войдя в кубрик, увидел пустые кровати, схватил свой «чувал» и чемодан и побежал на аэродром. А бежать — 1,5–2 километра! Тем временем мы вернулись к себе в кубрик. Прошло какое-то время, вернулся расстроенный Лавренов и с ходу набросился на меня с кулаками…
Шаповалов потом нам рассказывал:
«В штаб полка прибежал красный, в пятнах, младший лейтенант Лавренов. Он был уверен, что опоздал на самолет, и Ли-2 улетел без него.
— Товарищ майор! — заикаясь, обратился Лавренов к начальнику штаба. — Я опоздал на самолет!
— На какой самолет? — удивленно посмотрев на Лавренова, спросил Шаповалов и догадался, что его кто-то разыграл. — Никакого самолета не было, товарищ Лавренов, идите в свое подразделение и ждите!»
Одновременно и успокоившись, и обозлившись, Лавренов направился в наш домик…
Он был не по возрасту полноват, с походкой «со сносом». Когда он забирался на крыло самолета, его маленькие зеленые глаза с учащенной быстротой крутились в глазницах. Лавренов сильно заикался, и однажды командир эскадрильи, куда-то убывая, попросил его на время остаться за старшего. Как раз были полеты по кругу: взлет-посадка. Летали сержанты-пилоты.
Теперь у Лавренова появился случай показать свое старшинство. Как-то боком, семеня стоптанными на один бок сапогами, он грузно забирался на крыло самолета и, заикаясь и жестикулируя руками, давал указания:
— Т-ты п-п-по-по-ниже п-п-по-дводи с-самолет к з-земле!
Особенно плохо у него произносилась буква «п». Интересно, что, когда он ругался по-матерному или пел, заикание у него пропадало.
В составе 9-й Штурмовой авиационной дивизии
Ли-2 за нами так и не пришел. Наш полк вошел с состав 9-й Штурмовой авиационной дивизии (9-й ШАД) ВВС ВМФ, и основной задачей полка стало сопровождение 7-го Гвардейского штурмового авиационного полка (7-го ГШАП) [21] . Еще в 1941 году 3-й отряд 13-й ОИАЭ был переучен на штурмовики Ил-2 и перешел в 57-й бомбардировочно-штурмовой авиаполк, который весной 1943 года и стал 7-м ГШАП ВВС ВМФ.
21
Точнее, 7-го Гвардейского пикировочно-штурмового авиационного Краснознаменного полка (7-го ГПШАП) BBC ВМФ. (Прим. ред.)
Полным ходом пошла подготовка к перебазированию. До станции Пестово полк перебросили на автомашинах. Там нас погрузили в товарный состав. В «телятниках» мы должны были добраться до станции Кобона, что на восточном берегу Ладожского озера. Настроение было приподнятое. Период учебы закончился, но как-то тревожно было на душе: а все ли мы отработали для предстоящих боев? На станции Тихвин, недавно освобожденной от гитлеровцев, рядом с нашим составом остановился еще эшелон, и между ними получился коридор. Из наших вагонов высыпали авиаторы, а из соседнего эшелона — пехота. Появился баян, начались пляски. Их оборвала команда: «По вагонам!»
И снова под перестук колес мимо поплыл лес. Огромная дверь вагона открыта на полный ход. В Тихвине к нашему составу прицепили вагоны с подарками для ленинградцев от Ташкента. Манерко познакомился с казахами, и на следующей станции нас угостили ароматным компотом.
Вот и Волховстрой. Я бывал в нем неоднократно, но теперь его было трудно узнать. Разбит старый мост, наведен новый. Разбитые дома, кругом груды кирпича. Мой родной Новгород тоже стоит на реке Волхов, как и Волховстрой. Но сейчас там немец. Недавно в газете «Красная Звезда» был опубликован аэрофотоснимок Новгорода. Я с трудом отыскал место, где мы жили. Все деревянные дома сгорели, красавец-мост разбит…
Станция Кобона — начало Дороги жизни. Отсюда перевозят продукты для Ленинграда. Кругом склады. В небе истребители несут барраж, охраняют склады и Дорогу жизни, которые часто подвергаются воздушным налетам. У пирса на парах военный буксир. Спешно, но без суеты, идет погрузка. Собрав летный состав, командир полка приказал:
— Всем быть на верхней палубе!
Вместе с нами на палубе разместились молоденькие лейтенантики. По виду они напоминали солдат, но только на солдатских шинелях в петлицах — по два «кубаря». Они, как и мы, ехали на защиту Ленинграда. На ходовом мостике, за телеграфом, стоял командир средних лет. Хорошо пригнанная морская форма ладно облегала молодцеватую фигуру. Закончилась погрузка, и командир буксира спокойным голосом скомандовал:
— Отдать носовой! — Потом через паузу: — Отдать кормовой!
Наш буксир медленно отвалил от стенки и, развернувшись, взял курс на запад. С выходом в Ладогу на палубе стало свежо, резкий холодный ветер прогнал нас с палубы. В кубрике, куда мы спустились, было тепло и накурено. Полным ходом шла «травля». Техник самолета Гриша Литвиненко вспоминал летчиков, летавших на его самолете.
— У нас в эскадрилье были два друга — Дмитрий Князев и Григорий Монахов, вечная им память! Вот они дружили! Сколько раз попадали в переплеты и всегда выручали друг друга.