— Это мой муж, Виктор Васильевич Никольский, преподавателем в техникуме работал после революции. Его весь город знал. Очень уважаемый был человек среди преподавателей. И заботливый муж. Когда умирал, сказал мне: «Как же ты останешься одна?..» — Тут Олимпиада Васильевна на время умолкала, прерывала рассказ о муже, и по ее морщинистой щеке катились старческие, мелкие слезы. Плакали только глаза, а лицо оставалось как бы безучастным. — А это наши Настенька и Игорек. Умерли, когда еще муж был жив, от скарлатины. Ничего не могли в то время сделать врачи. А как я их просила...

Олимпиада Васильевна опять вытирала слезы и, опираясь на палку, переходила к другим фотографиям, на которых тоже были все умершие. Я много раз слышал от нее о всех ее родных и близких, но она забывала об этом и повторяла свой рассказ. Иногда, поздней ночью возвратившись домой, я заставал ее и за чтением книги. Читала она только русских классиков и только небольшие рассказы. Кто-то ее снабжал томиками Чехова, Куприна, Бунина, старыми подшивками журнала «Нива». То, что ей нравилось, она обязательно откладывала и предлагала прочитать мне. Она была начитанным человеком, хотя многое уже путалось у нее в голове от старости. На коврике над ее кроватью были прикреплены булавкой старинные часы мужа.

Зная о моей холостяцкой жизни, Олимпиада Васильевна искала мне (по своей инициативе) невесту. Иногда даже раскладывала карты и предлагала погадать.

— Приходи сегодня пораньше, пойдем чай пить к Елене Ивановне. Приглашала. — Я уже знал, что у Елены Ивановны есть племянница Сима, инженер. — Семья интеллигентная, у них свой дом, — говорила старушка. — Добра желаю, как родному. С какой-нибудь вертихвосткой знакомить не стану. Пойдем...

Я обещал, но так мы с ней ни разу и не собрались к ее знакомым на чай.

— И что у тебя за работа? Все некогда и некогда, — удивлялась Олимпиада Васильевна. — Что же это за жизнь? Что ты там делаешь по ночам?

— Считаю звезды, Олимпиада Васильевна.

— Да бог с тобой, Алеша, — сказала Олимпиада Васильевна, — и слова от тебя попросту не добьешься.

— Вы же знаете — звезды видны только по ночам. Вот и приходится...

— Искать свою звезду? И какая же она?

— Самая яркая!

— Значит, Венера, — вздыхала Олимпиада Васильевна.

...Утром во дворе управления я увидел генерала.

По утрам он сразу не шел в свой пропахший табаком кабинет, а ходил в сопровождении коменданта по двору и давал указания. Строго следил за порядком, за чистотой хозяйственного двора, за клумбами и деревьями небольшого сквера во дворе, за гаражом и особенно за фасадом главного корпуса.

Когда я проходил мимо, он раскрыл футляр очков и, показывая коменданту красную бархатную подкладку, говорил:

— Вот в такой цвет надо выкрасить фасад. Масляной краской.

Комендант, как всегда, согласился, но заметил, что много надо краски.

По тому, как пристально посмотрел на меня начальник управления, я понял, что Георгий Семенович докладывал ему о моем предложении.

До войны генерал работал где-то директором МТС. Об этом все знали в управлении, так как на всех совещаниях и особенно на партийных собраниях в своих выступлениях он всегда приводил примеры из работы МТС и этим оживлял речь. Весной и осенью он подолгу задерживался в районах области, куда его часто направлял областной комитет партии во время посевной кампании, уборки урожая и особенно при выполнении хлебозаготовок. На одном из последних совещаний он припомнил, как, находясь в районе, позвонил в управление и просил соединить с секретарем обкома, чтобы доложить ему о состоянии дел и посоветоваться по какому-то вопросу. Телефонистка на коммутаторе соединила его с инспектором хозяйственного отделения управления, однофамильцем секретаря обкома.

— Я ему докладываю о положении дел в районе, а он слушает, как и положено. Закончил я доклад, спрашиваю: как быть с севом кукурузы? Местные товарищи предлагают вместо кукурузы посеять овес. Слышу в трубке ответ: «Я сейчас посоветуюсь с Труновым — начальником отделения». Я, конечно, понял, с кем говорю, но зачем нужно было выслушивать весь мой доклад? Сразу же было ясно, о чем идет речь...

Весь зал хохотал. Намек на то, что до некоторых не сразу доходят простые вещи... Разрядка на совещании была достигнута. Начальник снова требовательным, чуть хрипловатым голосом заговорил о текущих делах управления.

Георгий Семенович рассказал мне вкратце о докладе генералу. Решение он принял, как мы и предполагали, не сразу, долго ходил по кабинету, курил и тоже задавал вопросы о целесообразности поездки, сомневался, что-то прикидывал, но в конце концов согласился.

— Одним словом, договорился с Дедом. Выписывай командировку и поезжай, — сказал Георгий Семенович. — Только учти, Дед любит запоминать кое-какие примеры для партийных собраний и совещаний...