Утром майор Крикун позвал меня к себе в кабинет и передал мне телефонную трубку. Звонил Георгий Семенович.

Я доложил ему о работе, сказал, что скоро кончаю, а о результатах расскажу, когда приеду. Он просил не задерживаться, так как интересовалось начальство. Мне и самому уже хотелось быстрее вернуться домой.

— Вот вам последнее, что есть, — с ноткой сожаления сказала Ангелина Ивановна, передавая мне объемистые бумаги в потертой обложке.

— Спасибо. Прочту и сразу уеду домой.

— Не нравится у нас?

— Не нахожу того, что ищу. Тут много интересного, но...

— Найдете. Кто ищет, тот всегда найдет.

— Вы уверены?

— Уверена, — смутилась она и с набежавшим румянцем на щеках поспешила выйти из кабинета.

Я уселся за стол, обитый васильковым сукном, пододвинул к себе чистые листы бумаги для заметок и приготовился к чтению, но не мог сосредоточиться. Вспомнил слова Андрея Карповича об Ангелине Ивановне: «От природы умная». А она мне говорила о том, что начальник у нее строгий, но справедливый человек, очень читающий, причем читает что попадает под руку, а признает только Гоголя. Говорит, что много развелось писателей, пишущих по отраслям промышленности.

— Вы поговорите с ним о Маяковском, — как-то намекнула мне Ангелина Ивановна. — Только я вам ничего не говорила, а то он рассердится. В столе у него лежат стихи Маяковского. На совещаниях он достает их, обязательно прочтет строчку. Однажды он где-то слышал его выступление и с тех пор признал «агитатора, горлана — главаря».

Мне пришлось признаться, что я люблю Лермонтова. И каждый раз, когда она заходила ко мне в кабинет, у нас невольно возникал разговор о литературе. Ангелина Ивановна удивительно тонко чувствовала лирику Тютчева, Фета, Баратынского и многие их стихи знала наизусть. Жаль, что у меня не было времени на эти беседы.

Мне надо было дочитать материалы, чтобы не оставалось белых пятен, хотя я уже в общих чертах, со слов Андрея Карповича, представлял развитие невидимого поединка с резидентурой абвера в Стамбуле. Не видны были только скромные труженики, которые все это делали. Не было в бумагах их забот и радостей, не было огорчений, не было раздумий, переживаний. А они жили, как и все живут, занятые, как никто другой, день и ночь своим делом.

— ...Обстановка тогда сам знаешь какая была, — напомнил мне Андрей Карпович. — «В воздухе пахло грозой», шпиона надо было быстрее упрятать за решетку, хотя и подписали мы тогда договор о ненападении. А кто ему верил, Гитлеру? Никто! Меня тот договор тогда так ошарашил, что я ходил за разъяснением к нашему парторгу. Он в райкоме бывал и знал больше. Да что я, повыше меня не все понимали. Гитлер еще больше стал куражиться. А турки заглядывали ему в рот. Договор с Германией подписали когда? — спросил меня Крикун.

— В августе.

— А в сентябре в Москву пожаловал турок Сараджоглу, чтобы сорвать этот договор, втянуть нас быстрее в войну с немцами. Так хотелось англичанам и французам. Не удивительно, что Функе в Стамбуле только для виду конспирировался. Полковник Ду находился у него под пятой. Они вместе работали против нас. Пример — вербовка Исмаила. Вообще, турки тогда сидели на двух стульях. То они с англичанами и французами, то с немцами. Выжидали...

Я слушал Андрея Карповича, и мне передавалось его возмущение мелкой игрой тогдашних правителей Турции, Англии, Франции, проникнутой ненавистью к Стране Советов. Он помнил до мельчайших подробностей приметы страшной грозы, которая приближалась к нашим границам в сорок первом. И, рассказывая, мрачнел, переживал, как свое личное горе.

Высказав наболевшее, он перешел к Пери, одному из ревностных служак фашизма, который все же посетил в Краснодаре знакомого по совместной работе в гостинице Исмаила. Посещение не вызвало ни у кого подозрений, кроме оперуполномоченного, сержанта госбезопасности Крикуна.

Произошло оно лишь через три года после возвращения Исмаила из-за границы. И все это долгое время Андрей Карпович терпеливо ждал осторожного и расчетливого Пери, внешне скромного служащего гостиницы.

Трудно было Крикуну удержать себя от применения быстро действующего катализатора для ускорения реакции Пери. На страже все время стоял начальник отдела, сдерживавший горячность оперуполномоченного, хотя вышестоящее начальство при случае и напоминало о затяжке ареста этого шпиона, пристроившегося в городе на Черноморском побережье.

С большим разочарованием слушал Крикун рассказ Исмаила о неожиданном приходе к нему Пери. Приезжал он в Краснодар на какую-то базу получить постельное белье для гостиницы. В Новороссийске ему кто-то сказал, что Меретуков работает в системе потребкооперации, разъезжает по всему Северному Кавказу, и он пришел с ним поговорить как со старым знакомым, которого давно не видал. Расспросить о работе, о зарплате. Говорил, что ему порядочно надоели ночные смены в гостинице и он хотел бы найти для себя другую работу. Приглашал Меретукова в Новороссийск, обещал предоставить номер в гостинице. Разговор ни к чему не обязывал ни того, ни другого.

— Так ничего и не сказал? — удивился Крикун.

— Нет, — пожал плечами Меретуков.

— Да-а, — разочарованно протянул оперуполномоченный. — Зачем-то он нашел тебя... Но зачем?

— Интересовался, можно ли у нас устроиться на работу.

— Это предлог. Хитрая, старая лиса.

С нелегким настроением Крикун после беседы с Исмаилом зашел в кабинет начальника отдела.

— Так что нового? — поинтересовался Смиренин, не отрываясь от бумаг.

— Приезжал, но ничего не сказал, — виновато проронил Крикун.