— Так мы земляки — у нас в Сольцах на Волхове усадьба была.

— У вас — усадьба? — расширил глаза Кузьма.

— Представь себе. Но душ всего полсотни было, а когда нас с братьями сослали, сестры продали имение, дали вольную крестьянам и поехали к нам в Сибирь… Чего ж с урядником не поладил?

— Приехал он недоимки взымать, ну и к сестренке — уступишь, мол, недоимки покрою…

— И пусть бы покрыл, — ухмыльнулся гребец.

— Пошел ты… Сестренке-то тринадцать лет всего было. Оглоушил урядника батогом, ну а мне потом больше досталось, — задрав рубаху, Кузьма показал спину с рубцами от ран, — а после по этапу в Тверь, в Москву и по Владимирке…

— Которой конца нет, — вздохнул Бестужев. — Скоро не только на Амур — на Сахалин погонят…

25 июня бестужевская эскадра подошла к Усть-Стрелке. Оморочка быстро неслась по темной ряби слившихся вод Шилки и Аргуни. Недаром монголы называют Амур Хара-Мурэн — Черная река. Бестужев попросил у Павла стакан. Тот подал его и начал откупоривать штоф с водкой.

— Да нет, — усмехнулся Бестужев, — воды амурской попробуем, — черпнув стаканом воды за бортом, он поднял его. — Ну, здравствуй, Амур-батюшка! Почти месяц маялись на Шилке, дай бог, чтоб на Амуре было легче! — и выпил воду…

На Усть-Стрелке Бестужев встретился с Паргачевским, давним знакомым по Селенгинску. Иван Евлампиевич увлекался восточными языками и в свое уже не первое плавание по Амуру отправился не столько из-за денег, сколько для изучения языков амурских племен. В это лето он подрядился открыть торговые лавки Зимина и Серебренникова в новых селениях на Амуре.

Подождав, когда причалили последние баржи, Бестужев направился к Паргачевскому, чтобы расспросить о дальнейшем пути. Тот посоветовал не пользоваться картами, а нанять лоцманов.

— Хорошо знают реку манегры [12] и охотно соглашаются проводить баржи. Вообще приамурцы относятся к русским очень радушно. Возвращаясь зимой по льду Амура, я убедился в этом. Останавливался в чумах гиляков и гольдов, в мазанках солонов и дауров. И везде мне отдавали лучшие места, угощали мясом, рыбой. Они говорят, что с русскими торговать гораздо лучше, выгоднее. Маньчжурские купцы буквально обирают их. И теперь приамурские племена целыми стойбищами начали принимать православие…

Паргачевский отплыл на своей лодке с гребцами на рассвете, а Бестужев тронулся в путь, выждав, когда солнце и ветер разгонят туманы. Прорываясь сквозь отроги Большого Хингана, Амур несся мощно, величаво.

Баржи шли по стремнине легко, быстро. Но к вечеру двадцать седьмого июня густой туман, выплыв из горных долин, перекрыл видимость. Глянув на карту, Бестужев понял, что они вышли к устью реки Урки, которая стала сносить баржи вправо, и приказал причалить к левому берегу.

За ужином он сказал, что именно здесь двести семь лет назад вышел на Амур Ерофей Хабаров, а Василий Поярков — на шесть лет раньше по Зее. Снизу донесся чей-то крик.

— Кто-то из наших, — забеспокоился Бестужев. — Может, помощь нужна?

— Сейчас уже поздно, — ответил Павел.

— А вдруг беда какая? Нет, надо съездить.

— Одного вас не пущу, мало ли что? — Павел взял штуцер, видавшее виды ружье.

— Не ждите нас, мы там заночуем, — сказал Бестужев.

— Если все будет хорошо, — мрачно пошутил Павел.

— А как мы узнаем, все ли в порядке? — спросил Чурин.

— Ххак-хак-хак! — вдруг рявкнул по-гураньи Павел.

— Ты что? — отшатнулся Чурин. — Ну чисто гуран!

— Это и будет знак, что все хорошо, — пояснил Павел. — И вы так же ответьте, когда услышите.

Сев в оморочку, Бестужев оттолкнулся от баржи. Несколькими взмахами весла Павел вывел лодку на стремнину. Бестужев попробовал достать дно веслом, но оно, уйдя с рукоятью под воду, не дошло до него. Павел перестал грести: течение несло и без того быстро. Вода журчала на перекатах, ветер шевелил листву, снося недавно появившихся комаров. Вскоре сквозь кусты на левом берегу замелькал огонь костра, послышались голоса. Бестужев бесшумно подрулил лодку к берегу.

— Гуран рядом ходит, — говорил кто-то, — вот бы подстрелить.

Бестужев и Павел вышли из лодки. Подойдя вплотную, Павел вдруг издал ужасный гураний крик. Те, кто стоял, упали на землю, а лежавшие вскочили на ноги. Но, увидев Бестужева с Павлом, успокоились.

— Господи, — перекрестился Пьянков, — да нешто так можно?

Павел, довольный переполохом, объяснил, что это условный знак.

Послышался ответный крик, поданный Чуриным.

— Во — откликаются! — улыбнулся Павел.