Хоган Эрнест
Шрифт:
— Не говори ему таких слов, — раздался низкий голос позади Силви. Дверь была открыта. Из нее лился свет. Кто-то вошел в комнату, в дверном проеме виднелся только силуэт. Майло лишь понял, что это человек невысокого роста, и по бликам света догадался, что тот носит очки. — Так однажды сказал его отец. — Теперь расскажи мальчику правду, Силви. У него хорошо получилось?
Силви волновалась. Она сглотнула и глубоко вздохнула, стараясь успокоиться.
— Сказочно. В жизни не видела ничего подобного.
— Я так и думал.
Человек подошел и положил руку на плечо Силви.
— Ты знаешь, кто я, Майло?
— Конечно, — ответил Майло. — Доктор Девор.
— Верно, Майло. Я уже не так хорошо разбираюсь в materia medica [7] , но все еще способен оказать первую помощь. Как твой живот?
— Все в порядке. Это вы владелец «Травы и деревьев»?
— Ты хорошо соображаешь, Майло. Мы не хотим причинить тебе вред. Мы не хотим использовать тебя. На самом деле, все наоборот, понимаешь?
7
Целительные средства (лат.)
Теперь Майло различал шторы, бюро, кресла, на которых лежал.
— Я прыгнул из этого окна. Стал летучей мышью и полетел.
— Я не ожидал этого, — сказал Девор. — И не знал, что ты еще здесь. Я тогда был не в том состоянии, чтобы что-нибудь знать.
— Доктор был радугой, — пояснила Силви.
Девор прищелкнул языком.
— Да, это мой скромный дар.
— Но вы вызвали Силви, — сказал Майло.
— Да, я к тому времени уже звонил ей, чтобы рассказать о тебе. Понимаешь? Она как раз шла сюда, когда увидела, как ты летишь вниз. Ей пришлось импровизировать.
Майло стала бить дрожь. Он закрыл глаза, затем заставил себя снова открыть их.
— Силви и доктор Девор, я вспомнил одну вещь, которая случилась давным-давно…
— Ты не обязан говорить нам этого, Майло, — прервал его Девор. — Ты не должен ничего говорить, если не готов.
— Я убил свою сестру. Я убил Деде. — Он начал всхлипывать.
Силви поцеловала его в лоб, обвила его голову руками.
— Это был не ты, малыш. Это была пума. Ты был маленьким мальчиком! Ты не мог контролировать это! Ты ничего не знал! Деде манипулировала тобой. Она использовала тебя.
Девор заговорил низким, успокаивающим голосом:
— Мы знали, Майло. Все эти твои разговоры во сне! Мы проследили твою историю — до тех пор, пока ты не исчез после смерти сестры.
— Майло, ты виноват в смерти Деде не более, чем в том, что в твоем сне про мусоровоз разбился автомобиль. Для такого маленького ребенка изменение формы все равно что сновидение. Понимаешь? Все это фантазии!
— Это была моя старшая сестра! Она заботилась обо мне! — Лицо Майло, как и горло, стянуло узлом. — Она читала мне, укрывала меня по ночам.
Силви покачала головой.
— Майло! Майло!
И вдруг всего стало слишком много: изогнутая бровь Силви, грустная улыбка Девора, милое тепло ладони Силви, гладившей его волосы. Майло превозмог боль в животе и сел.
— Я плохой! Я чудовище! Вы не понимаете!
Силви пыталась его удержать, но он спустил ноги со своей импровизированной постели и бросился от нее. Он отступал, уворачивался, затем собрал все силы и подбежал к окну, придерживая на себе простыню. Девор догнал его.
Майло прижался лбом к стеклу.
— Она требовала, чтобы я убил того парня. Это было не в первый раз. Он не хотел делать того, что хотела она. Это я всегда делал то, что она хотела — кроме того раза. Но я же не собирался убивать ее!
— Ты не убивал ее, болван! — Силви теперь тоже плакала. — Это была чертова пума, Майло! Ты не виноват!
Майло открыл окно и выглянул. Он опустил голову, задыхаясь, обливаясь слезами. Слезы текли по носу, щекам и подбородку.
— Я прыгну. Я заслуживаю этого.
Девор положил руку ему на плечо.
— Ты уже пробовал, Майло. Ты слишком умен, слишком хорош, чтобы сделать с собой такое. Когда ты прыгнешь, Майло, то полетишь! В душе ты знаешь, что должен жить. Деде использовала тебя, Майло. Ты защищался.
— Почему вы так добры ко мне? Никто в жизни не был так добр ко мне, — он повернулся, позволяя им изучить его лицо, — безобразное, как он думал, — со слезами, искаженное гримасой горя.
— Мы просто хотели позаботиться о тебе, Майло. — Силви дотронулась ладонью до его мокрой от слез щеки, и в тот же момент все безобразие исчезло: он больше не был запуганным мальчишкой, он был только этим прикосновением, этим взглядом прямо в глаза Силви. Это не было изменением формы, а самым простым человеческим чувством.