Алиханов отвернулся, бросив:

— Делай, что хочешь, мне на все наплевать!

— На семью, что в Хасавюрте в богатом особняке обитает, тоже наплевать?

Ильяс медленно запрокинул голову:

— При чем здесь моя семья? Ты пришел за мной? Так делай свое дело и уходи!

— Э, нет, горец! Если ты не ответишь на несколько вопросов, я вместе с тобой уничтожу и твою семейку, как сделал это в Матли! Сколько у тебя детей?

— Что тебе надо?

— Я уже сказал. Мне надо, чтобы ты ответил на несколько моих вопросов. Или у тебя со слухом напряги?

— Спрашивай!

— Когда и куда должен быть сброшен груз с оружием?

Алиханов взглянул прямо в глаза Москвитину:

— Слушай, майор, давай договоримся! Я тебе говорю все, что знаю об акции с оружием, ты оставляешь мне жизнь. Мне и моей семье! Я ухожу отсюда, и больше никто в Чечне не услышит моего имени. Клянусь, я сложу оружие и покину Кавказ! Иначе ты не услышишь ни слова. Я не боюсь смерти и пыток не боюсь. А семья… Что ж, значит, такова воля Аллаха.

— Вот ты как запел? Но отчего и не договориться? Я согласен! Говори!

— Мне нужны гарантии!

— Интересно, какие же?

— Слова Москвитина будет достаточно!

Андрей, быстро просчитав ситуацию, сказал:

— Хорошо. Я даю тебе слово не убивать тебя и не трогать твою семью при условии, если ты поведаешь мне подробности акции с оружием. Этого достаточно?

— Достаточно. Слушай!

Алиханов сообщил майору российского спецназа все, что знал о предстоящей сделке 21 июня на плато у Черной горы.

Москвитин, выслушав Ильяса, ненадолго задумался:

— Значит, 21 июня! Время тебе неизвестно, но это уже не столь важно. Твои люди будут прикрывать подходы к плато, Батыр перекроет ущелье, а Джура со своими казбеками примет груз? Так?

— Да! С плато оружие должно быть переправлено караваном на главную базу Дахашева. Она находится в квадрате… На моем столе лежит карта. Там пометка стоит, буква «Д» — Джура, и отображен маршрут движения каравана!

Майор приказал:

— Встать!

Ильяс поднялся. Андрей указал на стол:

— Присаживайся и быстро нанеси на карте предполагаемую дислокацию отрядов вашей группировки на и вокруг плато и где планируется обозначить площадку для сброса груза с борта.

Алиханов выполнил требование Москвитина.

Андрей сложил карту, спрятав ее в накладном кармане куртки. Присел напротив бандита, спросил:

— Во время акции планируется связь с Оболенским?

— Не знаю. Джура ничего не говорил об этом.

— У тебя отсюда есть выход на Москву?

— Нет. Только связь с Дахашевым и Батыром и с командиром моего отряда.

— Где станция?

— Вон в футляре на столе!

— Эта станция одна?

— Одна. Можешь обыскать все подземелье.

— Ладно. Будем считать, я поверил тебе. Где пасутся лошади, на которых ты утром должен был отправиться вслед основным силам?

— Вниз по ручью, сразу за поворотом ущелья, справа небольшое пастбище и загон. Там лошади.

— Их охраняют?

— Старый пастух. Он не вооружен!

Москвитин встал из-за стола, снял со стены радиостанцию бандитов, разрядил пистолет и автомат Алиханова, положив в карман затворы.

— И последний вопрос: как незаметно выбраться из развалин и выйти на левый по течению реки склон выше базы метров на сто? Так, чтобы с другого склона я не был виден?

Вопрос диверсанта удивил Алиханова:

— Ты кого-то опасаешься? Уж не Лопыря ли? Ты разве еще не убил его?

— Я задал вопрос и жду на него ответа.

— Сделать то, что ты хочешь, невозможно. Среди развалин укрыться еще можно, но дальше незаметно от наблюдения сверху не уйти. Сам видел, какое здесь дно. Сплошной щебень, ни единого кустика.

— Что ж, это тоже ответ. Пришла пора прощаться, Ильяс.

Алиханов застыл в нервном ожидании, проговорив:

— Прощай, майор.

— Угу! Тебе того же.

Москвитин чуть приподнял винтовку и дважды выстрелил. Две пули перебили ноги бандита. Он взвыл от боли. Майор тут же прыгнул к стене, рядом с дверью. Он услышал, как на вопль среагировала внутренняя охрана. Она бежала к отсеку главаря. И была уже в нескольких метрах от предбанника, когда туда вышел Андрей. Он увидел три вооруженные фигуры и тут же несколькими выстрелами уложил их. Все! Охраны базы Ильяса больше не существовало.

Вернулся в отсек главаря. Тот сквозь пелену в глазах, корчась от адской боли в раздробленных коленях, процедил: