Ругали за то, что равнодушен к судьбам молодоженов, за путевки в дом отдыха, распределенные как-то не так, и просто за то, что «корчит из себя большого начальника». Щупленького низкорослого Виноградова поселковые остряки безжалостно прозвали «Верстою». Верста да Верста — так и приросло к нему это прозвище.

В то утро, как всегда по воскресеньям, шумные соседи мои поднимались не торопясь, с ленцою, утюжили брюки, сорочки, одевались, брились; долго — и тоже с ленцою — препирались, кому идти за водой; все были настроены в высшей степени благодушно.

И вдруг ворвался Виноградов. Лицо его пылало гневом.

— Н-ну, Лукин! — с порога, не здороваясь, выкрикнул он.— Н-ну, Лукин, я тебе никогда этого не забуду!

— Ты бы хоть шапку снял,— миролюбиво посоветовал бригадир.— В жилье входишь, не в сарай. К людям.

— Э, будто в шапке дело! — в сердцах Виноградов сорвал с головы свою пыжиковую, в утреннем инее шапку, хлопнул ею о колено и швырнул на подоконник.— Ты, знаешь, зубы мне не заговаривай!

Лукин переглянулся с нами, пожал плечами и молча пододвинул ему стул, жестом приглашая к столу. На заместителя председателя постройкома он глядел с веселым любопытством.

— Дед мой покойный, — все так же невозмутимо начал

он,— служил у казачьего атамана Платова. Ох, тоже лю-ютый был мужчина — атаман.

Борис, будто только того и ждал, с ходу включился:

— Это про которого в песне поется? — сияя невинными родничками глаз, поинтересовался он.— «Семь держав под ногами распластал, семь губерний нагайкой исхлестал»? Этот, что ли?

Виноградов покосился на Бориса настороженно.

— Ты, знаешь, что... Полегче. Чеши языком, да с оглядкою.

— А на кого нам оглядываться? — удивленно спросил Лукин.— Мы дома. Это ты в гостях...

Виноградов помедлил, потом, явно сбавив тон, предложил:

— Выйдем — потолкуем?

Но Лукин покрутил головой.

— У меня от бригады секретов нет. Говори при всех.

А дело-то, оказывается, было вот какое. Предусмотрительный Виноградов сам сочинил и заранее отпечатал для всех бригад их предпраздничные обязательства в соревновании: сделать столько-то, сэкономить столько-то, совершить такие-то и такие-то общественные дела. Двадцать бригад — двадцать экземпляров обязательств, похожих друг на друга, точно близнецы. Пять закладок под копирку по четыре экземпляра. Вчера на постройкоме он раздал «обязательства» бригадирам.

— Прочтите там, у себя, поправьте, если что надо, и верните с подписями. Только поправками не очень-то увлекайтесь.

И все бы, наверное, сошло гладко, как не раз сходило до сих пор, если бы не Лукин.

— Я что-то не пойму,— удивленно сказал он с места.— Чьи это обязательства? Твои, что ли?

— Наши, — охотно подтвердил Виноградов. И нахмурился: — А в чем дело?

— Так ты у меня в бригаде не работаешь,— продолжал Лукин.— Откуда тебе знать, сколько и чего мы можем сэкономить? — Он обвел взглядом насторожившихся бригадиров.— А, мужики? Или я тут что-то недопонимаю, как считаете?

Бригадиры зашумели, заговорили вразнобой.

— Думай, что говоришь,— пытался остановить дискуссию Виноградов.

— А я думаю,— спокойно возразил Л у кип.— Нет уж, товарищ Виноградов. Что ты там насочиняешь с Ритой-секретаршей — ваше дело, мы тебе не указчики. А за нас думать не нужно! Мы как-нибудь сами.

Виноградову бы отшутиться,— мол, друзьям отчего не помочь? Водку ль пить, дрова ль рубить — в каждом деле помощь не помеха. И посмеялись бы, но не раздраженно; и Лукин, надо полагать, в конце концов согласился бы. Так нет. Виноградов, вместо того, прикрикнул на бригадира:

— Все умничаешь, Лукин! Самым умным хочешь быть?

— Хочу,— невозмутимо подтвердил бригадир.— А ты разве не хочешь?

Хохот прокатился по помещению, где шло заседание.

— Чем же тебя не устраивает этот... проект? — хмуро спросил Виноградов.

— А всем,— твердо произнес бригадир.— Тут все — по шару: «Повысить, улучшить...» Ни рублем, ни аршином не измеришь. А мы хотим ясности. День кончился — и надо знать, что он нам дал.— Выдержал паузу.— Не те мы, товарищ Виноградов. А ты этого не понимаешь.— Лукин шагнул к столу и положил листок.— Не буду подписывать.

И вот тут Виноградов сорвался.

— Н-ну, Лукин, ну-у, Лукин,— задыхаясь от гнева, повторял он.— Видал я демагогов. А с демагогами знаешь что бывает?!

Лукин даже присвистнул от неожиданности:

— Во-он куда ты повернул!.. Это я, стало быть, демагог?

— А ты что ж думал,— шумел Виноградов.— Решил сорвать соревнование, а тебя за это по головке гладить?

Лукин посмотрел на него изумленно:

— Сорвать? Ты думай, что говоришь? Ну какое же это соревнование? Липа.