Как только Пиппин привлекла внимание половины моряков в гавани, она повернулась в сторону Дэша и весело замахала ему.

–  Сядь сейчас же, курица безмозглая!
– прикрикнул один из гребцов.
– Или я тебя за борт выкину.

Пиппин села и украдкой взглянула на лодку Дэша. Бросив весла, Дэш и Нейт уставились на нее. Она замахала снова и услышала счастливый смех Дэша, разнесшийся над водой.

–  Ну, с этим у тебя дело выгорит, - кивнула в сторону Дэша сидевшая рядом девица.

–  Уверена, - сказала Пиппин, видя, как Нейт и Дэш, налегая на весла, резко разворачивают лодку.

–  Прекрасное платье, милочка, - добавила соседка, потрогав шелк.
– Где ты его взяла?

–  В Лондоне.
– Пиппин улыбнулась своему драгоценному красному платью.
– Давным-давно.

Капитан Госсетт стоял на палубе «Регины» и хмурился. Уже три дня он обитал в каюте первого помощника, узкая койка и тесное помещение - это не то, к чему он привык.

Но это лучше, чем войти в свою каюту и иметь дело с матерью.

Джон застонал от досады.

Всю свою жизнь он думал о матери… только как о матери. Добропорядочная, благоразумная, уравновешенная, дочь графа. Не из тех женщин, которые… которые теряют рассудок, поскольку это единственное объяснение ее связи с Дэшуэллом.

Лейтенант, которому Джон приказал относить леди Госсетт пищу, прибыл с утренним докладом.

–  То же, что вчера, капитан.

–  По-прежнему съежилась в кровати и отказывается говорить?

Лейтенант кивнул.

–  У нее хороший аппетит, но она все время прячется под одеялом.
– Наклонившись, лейтенант прошептал: - Думаю, она плачет, сэр.

Джон снова застонал, на сей раз в голос. О Господи! Что хуже? То, что его мать вдруг превратилась в падшую женщину или ее слезы из-за разлуки с этим чертовым типом?

Джон расправил плечи. Что ж, пришло время напомнить ей о ее долге не только перед ее благородным, хотя и покойным мужем и его добрым именем, но и перед ним и Джинджер.

Джон одернул мундир, проверяя, все ли в порядке, и пошел вниз. Не потрудившись постучать, он повернул ключ в замке и открыл дверь.

В его каюте перед окном стояла женщина. Когда она обернулась, его поразили три факта: ярко-синие глаза, вызов во взгляде и бесспорный факт, что это не его мать.

Он быстро окинул взглядом каюту - никаких признаков виконтессы, только эта худенькая девушка.

–  Кто вы, черт побери?
– пробормотал Джон.

Она уперла кулаки в бедра, выдвинув локти, словно косые треугольные паруса.

–  Молли.

От ее дерзкого тона и позы Джон поднял бровь. Никаких «сэр», «капитан» или «с вашего позволения». Только «Молли».

–  Где моя мать?
– Она прищурилась:

–  Ваша… кто?!

–  Моя мать. Женщина, которой полагалось быть в этой каюте.

Девушка шумно вдохнула.

–  Это была ваша мать? А я-то думала… ладно, не важно, что я думала.

–  Меня мало волнуют ваши размышления.
– Джон захлопнул дверь, чтобы никто не увидел эту Молли.
– Где она?

Девушка осторожно отступила:

–  Вы ведь не выбросите меня за борт?

Это отрезвило Джона.

–  Нет. Конечно, нет.
– Но он не мог отрицать, что на какой-то безумный миг эта мысль овладела им.
– Так где она?

–  Вы хотите сказать, что женщина в красном платье действительно ваша мать?

Джон мыслями перенесся на несколько дней назад, когда пытался выгнать шлюх со своего корабля.

О Боже! На палубе была одна в красном платье. Джон покачал головой. Но как она вышла из его каюты и как убедила эту Молли занять ее место?

В это трудно поверить. Мать перехитрила его целиком и полностью. И вместо того чтобы прийти в бешенство, он поразился ее замечательной изобретательности. Потом Джон вспомнил. Она же «леди в красном», которая вызволила Дэшуэлла из Маршалси. Он дурак, что забыл это. Но он сомневался, что Дэшуэлл когда-нибудь забудет.

–  Она сказала, что вы не вышвырнете меня, - сказала Молли, подходя ближе.
– И оставила это для вас.
– Девушка вытащила из кармана платья письмо.
– Она сказала, что вы поймете, когда прочитаете, сказала, что вы благородный человек.

Джон взял письмо, взглянул на знакомый, но торопливый почерк и развернул листок.

«Джон, двадцать лет я жила тем, чтобы дать тебе и Джинджер лучшее будущее, поэтому, умоляю тебя, пожалуйста, позволь мне теперь жить жизнью, к которой я всегда стремилась. Дай мне свободу, которую ты считаешь само собой разумеющейся. Я люблю его. Я всегда его любила, он - моя жизнь. Ты не можешь оторвать меня от него, как не можешь отрицать, что в тебе его кровь.