— Знаешь, Марк, мне так приятно тебя видеть.

— Я рад, — откликнулся он. Его удивила теплота ее тона, и он постарался замаскировать свое удивление глотком жуткого вина. Ну пусть бы она хоть красного заказала!

— Давай попробуем выбраться на следующей неделе в кино. Сейчас так много фильмов идет, которые мне хотелось бы посмотреть.

— В кино?! Ну давай… — Тарталья, сам не зная почему, был уверен: кинематографические вкусы у них совсем разные. — А Мюррей? Не станет возражать? — Эти слова Тарталья постарался произнести как можно равнодушнее.

Фиона отмахнулась:

— Его не будет всю следующую неделю. Уезжает вести дело.

Вот и ответ на тот единственный вопрос, который ему хотелось задать. Фиона и не думала расставаться с Мюрреем.

— Нет, на следующей неделе у меня не получится. — Ему действительно пора извиниться и под благовидным предлогом исчезнуть. — Сейчас мы работаем круглыми сутками. Мне и сюда-то, честно говоря, не следовало приходить.

— Тогда я тем более ценю, что ты пришел, — улыбнулась Фиона. И вдруг, подавшись через стол, погладила его по щеке, ласково пробежалась пальцами по волосам. — Знаешь, я скучаю по тебе. Все время о тебе думаю.

Смутившись, Марк отстранился. Такого он никак не предвидел, и у него вырвалось:

— Что ты делаешь?

— А что такого? — На лице у нее было удивление. — Мне хочется поцеловать тебя.

— Послушай, Фиона, может, не надо?

Та все еще улыбалась:

— Тебя смущает, что мы на публике? Прежде это тебя не останавливало.

— Всего минуту назад разговор шел о дружбе.

— Ну да, дружба… Но я чертовски хочу тебя. Мне такой сон про тебя приснился!..

— Ты помолвлена с другим парнем, как мне помнится.

Тарталья изо всех сил боролся со страстным желанием сгрести ее в объятия.

Глотнув вина, Фиона отвела взгляд и скривила губы, словно глотнула кислятины. Тарталья снова закурил, надеясь услышать возражения, однако Фиона старательно отводила глаза.

— Так ты помолвлена? — уточнил он. Она продолжала молчать. — Что ж, принимаю твое молчание за подтверждение. А значит, мы на том же месте, откуда начали. И мне это не нравится. Ты что, не можешь играть по-честному?

С громким стуком Фиона поставила бокал на стол:

— Пуританин, черт тебя дери! Жизнь не делится только на черное и белое. Для меня, во всяком случае, нет! Почему мы не можем встречаться как раньше? Что тут дурного, если мы этого оба хотим? А я уверена — ты хочешь!

— Как раньше?

— Почему бы и нет? — нахмурилась она.

— Я так не могу, и тебе это распрекрасно известно. И как же Мюррей? Ты ведь замуж за этого парня собираешься, господи боже!

Фиона тяжко вздохнула, опустив глаза:

— Если тебе так уж позарез надо знать, мы с Мюрреем не ладим.

— Вот так сюрприз! — Марк перегнулся через стол, легонько тронул ее за подбородок, вынуждая поднять на него глаза. — И все же ты с ним по-прежнему помолвлена? Да? Скажи честно и прямо!

Фиона взглянула на него:

— Если для тебя так уж важно, то да, официально я все еще помолвлена с Мюрреем. Хотя для меня это ничего не значит. — В глазах у нее стояли слезы.

Тарталья раздавил сигарету и взял ее за руку:

— Мне жаль, что тебе не повезло, поверь. Но мое отношение к нынешней ситуации тебе теперь известно. — Он ласково поцеловал ее пальцы и встал. — Фиона, тебе нужно разобраться со своей жизнью. Реши, чего ты на самом деле хочешь. Как говорится в скучной старой пословице, невозможно и съесть пирожное, и приберечь его.

Том опаздывал, причем намеренно. Выход на сцену особенно важен, его требуется обставить со всею тщательностью. Ему хотелось заставить Иоланду потомиться, вселить в нее неуверенность. Толкнув дверь паба «Пес и кость», Том вошел в зал. Впервые он забрел в этот паб много лет назад, тогда он назывался как-то по-другому и заведением был обветшавшим и захудалым, с клиентурой, состоявшей главным образом из вонючих стариков, которые, заказав одну-единственную пинту пива, целый вечер потихоньку к ней прикладывались. Теперь паб выглядел в точности так же, как сотни его собратьев, наводнивших Лондон. В интерьере — ни единой полоски меди, ни одной старинной гравюры; на темно-лиловых стенах развешаны эти ужасные современные картины — все на продажу. Вместо старомодных, прикрепленных к полу скамей, — диваны и кресла, и на всех ровных поверхностях оплывают высокие толстые свечи. Зал стал походить на бордель. Сегодня посетителей битком, шум стоит оглушающий; через усилители на потолке гремит музыка, в воздухе сгустились облака табачного дыма. Паб этот Том выбрал с дальним прицелом. Расположен он был в сомнительном квартале возле Риджентс-канала, и тут не водилось постоянной клиентуры; выпить сюда заходили в основном туристы из близлежащих дешевеньких отелей или временные жители Лондона, приехавшие в город на несколько месяцев. Том не сомневался: на них с Иоландой никто не обратит внимания.

Ловко лавируя в сумеречно освещенном зале, он вглядывался в лица и наконец выделил одну девушку, это, очевидно, и есть Иоланда. Она единственная сидела одна, без компании, посередине большого коричневого дивана в глубине зала — руки напряжены, ноги аккуратно скрещены, будто явилась сюда наниматься на работу. Когда Том подошел, глаза девушки метнулись к его лицу, и она неуверенно улыбнулась. Том увидел, что она еще и курит, чего он не выносил. Если все пойдет по намеченному сценарию, то целовать ее, слава богу, не придется. Он раздвинул губы в ослепительной фальшивой улыбке: