Александр Иосифович повесил в спальне жены большую картину в тусклой золоченой раме с изображением цыганки, гадающей на картах. Лидочка, бывало, пряталась от ее всевидящих глаз за кроватью, за туалетным столиком, за шкафом, но, выглядывая из укрытия, снова и снова встречалась с загадочным цыганским взглядом.

Принимала ли Неонила Тимофеевна заехавшую в будни гостью, наносила ли сама визит в своей пролетке, запряженной парой лошадей, она не могла не откликнуться на одну и ту же просьбу: «Дорогая, раскиньте карты на меня…» У нее был дар предвидения, подтверждавшийся самой жизнью. Во всяком случае, ее друзья и знакомые не вершили своих дел — любовных или служебных, — не уговорив ее «посмотреть на картах».

Видно, все-таки повстречался когда-то цыганский табор кому-то из Маркиановых в бессарабских степях.

Различие характеров не мешало супругам преданно любить друг друга. Взрывной нрав доброй по природе Неонилы Тимофеевны лишь на какие-то минуты мог взбаламутить ровную атмосферу дома. Александр Иосифович, мягко улыбаясь и по привычке щурясь, подходил к жене, обнимал за плечи: «Нилюся, ну же, Нилюся…» — и пожар затухал.

Тем не менее отношение к детям у них было совсем разное. В 1906 году родился последний сын — Александр, Шура. Мать не хотела давать ему это имя, говоря, что сын не должен принимать имя отца — это приносит несчастье, — но сдалась на уговоры мужа. Старшая дочь Мария родилась в 1894 году, старший сын Георгий — в 1899-м, а Лидия — в 1903 году.

Неонила Тимофеевна не любила заниматься детьми. Нежные чувства у нее вызывали только грудные младенцы. Проходил год, и крошка оказывалась в полном распоряжении нянюшки, простой украинской дивчины, а после достижения четырех лет попадала в руки молоденькой гувернантки. За то время, пока дети находились под присмотром няни-хохлушки, они усваивали массу украинских слов, прочно укоренившихся в их взрослом лексиконе. Лидочка, к примеру, никогда в жизни не говорила «долька апельсина», а только — «скибочка».

Дети льнули к отзывчивому, добрейшему Александру Иосифовичу. Младшие, особенно в счастливые летние дни — вплоть до 1912 года, — не отходили в Отрадном ни на шаг от отца, приезжавшего из города.

Темноглазый шалун Шура удостаивался особого внимания матери, но Кукочка-Лидочка среди всех равно любимых отпрысков все-таки была любимицей отца. И она в нем души не чаяла, да и походила на него — и внешностью, и характером — больше всех остальных.

Георгий Березовский — по-домашнему Жоржик — был светловолос и сероглаз, явно выдавшись в какого-то польского предка по отцовской линии, да и способностями он пошел в отца. За успехи и прилежание в школе при Харьковском высшем коммерческом училище родители подарили ему фотоаппарат на трехногом штативе. Мальчик таскал громоздкую штуковину по дому и парку, вынуждая и гостей и домочадцев застывать в разных позах.

Фотоснимки не помещались в альбомах, торчали из книг, копились в пакетах, пока само время не заставило сделать отбор… А Жоржик все снимал и снимал, будто задался целью запечатлеть на века домашний колорит и лица близких. Ему-то самому это богатство пригодилось намного меньше, чем кому бы то ни было из них.

Старшая из четверых детей, Мария, которую дома на ласковый украинский манер называли Марусей, росла особняком. У нее были свои интересы, и мир младших ее не волновал. Тихо и мирно закончив гимназию, не выказывая никаких особых пристрастий и способностей, кроме некоторых музыкальных, Маруся поступила в Харьковскую консерваторию, где стала заниматься по классу фортепиано.

Однако неприметная миловидная девочка все же нашла, чем удивить родных и знакомых. С годами Маруся становилась все изящнее, все краше. На девушку начинали оборачиваться чужие люди на улице. Дома считали, что Маруся делается похожей на брата Неонилы Тимофеевны, тонколицего и темноглазого красавца Мануила Тимофеевича Маркианова, большого любителя женщин, лошадей и пирожных, которые он поглощал по дюжине за раз.

Ранней осенью Березовские перебирались из Отрадного в Харьков. До рождения младших детей семья жила на Чеботарской, 23, в собственном доме, который Неонила Тимофеевна унаследовала вместе с братом и сестрой от своего отца. Когда дела у Александра Иосифовича пошли в гору, он приобрел большую квартиру в центре города на Сумской улице.

В городской квартире тоже нередко собирались гости и уютно попыхивал самовар. По сравнению с летним многолюдьем, круг гостей здесь был теснее, и свободное время зачастую посвящалось развлечению, которое так любил хозяин дома. Хотя Александр Иосифович и тут отдавал дань преферансу, но всему предпочитал вечернее музицирование.