Следующей ночью снова копали. Дождь все лил, как будто дело шло к Всемирному потопу. Мундиры, набрав воды, стали весить вдвое больше, башмаки скользили в клейкой жиже, плечи зудели и кровоточили от постоянных падений в траншею. Всю ночь французы вели назойливый беспорядочный огонь, местами красивший грязь красным, пока бесконечный дождь не смыл кровь, но медленно, очень медленно лопаты вгрызались глубже, и бруствер рос.

Ленивый рассвет показал, что траншея уже достаточно глубока, чтобы работать при свете дня. Измученные батальоны отступили под ее зигзагообразным прикрытием в тыл, новые заняли их место. Полк Южного Эссекса, оставив ранцы и оружие, двинулся по извилистому пути навстречу грязи, канонаде и лопатам.

Шарп остался позади с дюжиной людей, охранявших багаж. Из сложенных ранцев они построили грубые укрытия, где и скорчились, зажав мушкеты коленями и оглядывая мокрый серый пейзаж. Шарп слышал французские пушки, приглушенные дождем и расстоянием, и злился, что не видит того, что слышит. Оставив пожилого сержанта за старшего, он двинулся по траншее к гребню холма.

Бадахос казался темной скалой в море воды и грязи. Стены затянуло пушечным дымом, который прорубали вспышки выстрелов. Французы сконцентрировали огонь слева от Шарпа, где окапывались две первые британские батареи. В орудийных гнездах работал целый батальон. Ядра сыпались на парапет, прорывая заполненные землей гамбионы и изредка прокладывая кровавые дорожки через людскую массу. Французские артиллеристы даже попробовали применить гаубицы, чьи короткие толстые стволы плевали высоко в небо, так что горящие снаряды, оставляя дымный след, исчезали в низких облаках, чтобы затем рухнуть на мокрый склон. По большей части, такие снаряды просто падали и тухли, залитые грязью или дождем, но парочка взорвалась, оставив облако черного дыма и мелкие кусочки металла. Вреда они не нанесли: слишком велико было расстояние, и через некоторое время французы отказались от снарядов и оставили гаубицы для второй параллели, которая должна была пройти ниже по холму и гораздо ближе к стенам.

Шарп прошел весь гребень холма в поисках полка Южного Эссекса и нашел его на северном конце параллели, где холм ниспадал в промокшую равнину возле набухшей серой реки. Любая батарея, поставленная здесь, стреляла бы вверх, в сторону замка, не нанося никакого ущерба скалистым склонам. Шарп также видел форт Сан-Рок, небольшую крепость, которую упоминал Хоган - она защищала дамбу, перегородившую Ривилью. Если британцам удастся взорвать дамбу, вода озера хлынет на север, к реке, и добраться до бреши будет куда проще. Но взорвать дамбу было трудно: она располагалась всего в пятидесяти ярдах от стены, прямо под Сан-Педро, единственным бастионом с восточной стороны.

Кто-то выскочил из траншеи навстречу Шарпу. Это оказался сержант Хэйксвилл, слонявшийся вдоль бруствера и посылавший проклятия на головы работавших: «Копайте, ублюдки! Копайте, свиньи вы сифилитичные!» Пробежав несколько шагов, он резко обернулся посмотреть, не бросили ли работу у него за спиной, и увидел Шарпа. Вскинувшись в приветствии, он бешено задергался:

– Сэр! Лейтенант, сэр! Пришли помочь, сэр?, - и, издав свой смешок, снова повернулся к легкой роте: - Пошевеливайтесь, беременные свиноматки! Копайте!

Он бегал вдоль траншеи, крики и брызги слюны летели из рта во все стороны. Это был момент, который нельзя упускать. Шарп понимал, что не должен так поступать, что это несовместимо с так называемым достоинством офицера, но Хэйксвилл так сильно наклонялся, выкрикивая свои оскорбления, а Шарп был так близко... Недолго думая, Шарп двинулся вперед и подтолкнул сержанта. Руки Хэйксвилла ухватили воздух, он дернулся, взревел и свалился в липкую грязь на дне траншеи. Легкая рота разразилась победными криками. Сержант в ярости повернулся к Шарпу.

Шарп взмахнул рукой: «Мои извинения, сержант. Я поскользнулся». Он знал, что это ребячество и глупость, но этим жестом он дал людям понять, что все еще на их стороне. Он прошел дальше, оставив Хэйксвилла дергаться, и увидел, как навстречу ему поднимается из траншеи капитан Раймер. Если он и видел инцидент, то ничего не сказал, только вежливо кивнул:

– Ну и денек!

Шарп почувствовал привычную скованность: он никогда не знал, что на это сказать.

– Когда копаешь, греешься, - махнул он в сторону людей в траншее и вдруг осознал, что его слова прозвучали как предложение Раймеру самому взять лопату, и стал ломать голову, как бы исправить впечатление. – У рядовых свои преимущества, а? – он не мог себя заставить назвать Раймера «сэр», но тот вроде бы не обращал внимания:

– Они ненавидят лопаты.

– А вы бы их любили?

Капитан Раймер никогда об этом не думал: жизнь, проведенная в родовом поместье близ Уолтэм-Кросса [33] , не вдохновляет на мысли о ручном труде. Он был тщательно причесанным красавчиком лет двадцати пяти и отчетливо нервничал при Шарпе. Ситуация была не из приятных, причем не по вине Раймера, и он страшился дня, когда Шарп, как пердрекал полковник Уиндхэм, вернется в роту в чине лейтенанта. Полковник уговаривал Раймера не беспокоиться: «Пока этого не будет. Дам вам время осесть и разобраться с делами. Но в бою он вам может очень пригодиться, а?» Но Раймер пока не думал о бое. Он поглядел снизу вверх на высокого стрелка со шрамом на лице, глубоко вздохнул и обреченно произнес:

– Шарп?

– Сэр? – это слово должно было рано или поздно вылететь, но все равно было болезненным.

– Я хотел сказать, что... – что бы там ни хотел сказать Раймер, ему придется подождать: рядом, взметнув фонтан грязи, плюхнулось французское ядро, затем второе и третье. Раймер застыл с открытым ртом, и Шарпу пришлось схватить его за локоть и подтолкнуть в траншею. Сам он прыгнул следом, пролетев полдесятка футов и поскользнувшись на глинистом дне.

Воздух наполнился гулом ядер, и люди бросили копать, вопросительно переглядываясь, как будто кто-то из них мог объяснить эту внезапную канонаду. Шарп заглянул за бруствер и увидел, что армейские пикеты тоже бегут к укрытию. Каждая пушка с западной стены Бадахоса, от замка через Сан-Педро и до Тринидада на юго-востоке стреляли по квадрату в сотню ярдов на северном конце параллели. Раймер встал рядом с ним; через них, чертыхаясь, перепрыгнули пикетчики.