Рик направился к лестнице, поскольку планировал по ней и спуститься. Редакция оказалась именно такой, как он предполагал, — большим, разделенным на выгородки помещением. Повсюду мониторы, груды бумаг. По бокам — крошечные кабинеты. Он двинулся вперед, читая надписи на дверях. Сердце гулко стучало, Рик с трудом сохранял невозмутимый вид.

— Рой! — окликнули его изнутри, и Рик пошел на голос. Хозяином кабинета оказался мужчина лет сорока пяти. Лысеющий — редкие пряди сальных седых волос росли только над ушами. Небритый, толстый, в сползших на переносицу очках для чтения в дешевой оправе. Человек с такой фигурой не заработал бы в школе нагрудного знака, [36] остался без спортивной формы и девчонки из группы поддержки. Мерзкий тип из спортивного отдела газеты не умел играть ни в одну игру, но зарабатывал на жизнь, поднимая на смех профессиональных спортсменов. Он стоял на пороге своего маленького захламленного кабинета и, что-то заподозрив, хмурился.

— Мистер Крей? — Рик был от него в пяти футах и быстро приближался.

— Да, — криво усмехнулся журналист, но внезапно его лицо исказилось.

Рик затолкал его в кабинет и захлопнул за собой дверь. Левой рукой сорвал с головы кепку, а правой схватил репортера за горло.

— Это я, сукин сын, Рик Доккери, твой любимый козел.

Глаза Крея округлились, очки упали на пол.

Рик много раз представлял эту встречу и решил, что ударит только раз. Правой в голову — чтобы противник видел, как приближается кулак. Никаких подлых тычков в промежность и тому подобных штучек. Бой мужчин один на один без оружия. И если повезет, без крови и сломанных костей.

Это был не прямой и не хук — удар справа зародился несколько месяцев назад и настиг противника из-за океана. Крей не оказал сопротивления. Был для этого слишком мягкотел, напуган и долго прятался за клавиатурой компьютера. Кулак угодил точно в левую скулу; раздался хруст, который Рик потом долго с удовольствием вспоминал. Журналист свалился, как куль со старой картошкой, и Рик испытал секундное желание пнуть его в ребра.

Он пытался заранее придумать, что бы такое сказать, но в голову не приходило ничего путного. Угрозы не возымеют действия — их не примут всерьез. Он имел глупость появиться в Кливленде, но больше этого не повторится. Обругать Крея значило сыграть ему на руку — все заявления Рика вскоре появились бы в печати. Поэтому он оставил его валяться на полу, задыхающимся от страха, в полубессознательном после удара состоянии, и ни на миг не пожалел подонка.

Он выскользнул из кабинета, кивнул двум репортерам, очень напоминавшим Крея, и нашел лестницу. Спустился в подвал, несколько минут проплутал, но затем обнаружил служебные ворота. После нокаута прошло не больше пяти минут, а он уже снова сидел в такси.

Обратно в Торонто его тоже доставил самолет компании «Эр-Кэнада». Очутившись на канадской земле, Рик почувствовал, как спадает напряжение. Через три часа он вылетел в Рим.

В воскресенье к обеду в Парме разразилась настоящая буря. Дождь лил как из ведра, небо обложило так, что казалось, облака не рассеются за неделю. Рика разбудил гром, и первое, что бросилось ему в глаза, были пальцы ног с красным педикюром. Только не того красного цвета, что у его последней подружки из Милана. И не бордового, оранжевого или бурого, как у бесчисленных других. Нет, господа. Эти ноги были тщательно ухожены — и не самой хозяйкой, — ногти покрашены в фирменный темно-красный цвет от Шанель. Изящные и очень эротичные пальчики принадлежали совершенно обнаженной мисс Ливви Гэллоуэй из города Саванна, штат Джорджия, к слову сказать, члену афинского студенческого общества «Альфа-Кси-Омега», которая в последнее время проживала в густо населенном общежитии во Флоренции, но теперь находилась квартире, где было не столь многолюдно. И квартира эта располагалась в Парме на третьем этаже старинного здания на тихой улочке вдали от ее до смерти надоевших подружек и еще дальше от рассорившихся родителей.

Рик закрыл глаза и притянул ее к себе под одеялом.

Ливви приехала из Флоренции на поезде вечером в четверг. Они мило поужинали и удалились в его спальню. Рик был готов к такому повороту событий, и Ливви тоже к нему стремилась. Сначала он планировал провести пятницу в кровати или по крайней мере не отходить от нее далеко. Но у Ливви были другие замыслы. В поезде она читала путеводитель по Парме и теперь собиралась на практике изучать историю города.

Девушка вооружилась камерой и блокнотом, и они пустились в путешествие по центру, заглядывая в такие здания, которые Рик, проходя мимо, даже не замечал. Первым был собор. Он как-то зашел туда из любопытства, но тут же вернулся на улицу. А Ливви пришла в восторг и без устали таскала его из угла в угол. Что творилось у нее в голове, Рик не представлял, но догадывался по фразочкам вроде: «Это самый замечательный пример романской архитектуры в долине По».

— Когда его построили? — спросил он.

— В тысяча сто шестом году он был освящен папой Паскуале, а в тысяча сто семнадцатом — разрушен землетрясением. В тысяча сто тридцатом году снова началось строительство и, что характерно, продолжалось около трехсот лет. Здорово, правда?

— Еще бы. — Рик старался, чтобы его голос звучал заинтересованно, хотя предпочел бы не тратить на осмотр собора так много времени. Ливви, напротив, словно оказалась в другом мире. Он брел следом, вспоминая их первую ночь, и украдкой поглядывал на соблазнительный задок, представляя, как накинется на нее после обеда.

В центральном проходе Ливви запрокинула голову и сказала:

— Купол в двадцатых годах шестнадцатого столетия расписал фресками Корреджо. [37] Они изображают Успение Богородицы. Даже дух захватывает.

Высоко вверху на сводчатом куполе живописец мастерски изобразил Богоматерь в окружении ангелов. Ливви переполняли чувства. А Рик, чем дольше смотрел на фрески, тем сильнее у него болела шея.

Они обошли главный неф, заглянули в подземную усыпальницу, осмотрели многочисленные приделы, не пропустив ни одной гробницы древних святых. Через час Рику отчаянно захотелось на солнце.