Однако сомневался и сам фюрер. 20 марта он в своем двухчасовом выступлении перед генералами был внешне уверен и решителен, но внутренне… Внутренне он нервничал и раздваивался, 17 марта 1941 года Гальдер докладывал ему о готовности войск к предстоящим операциям. Ситуация была неясной — югославы готовились войти в Тройственный союз, но в Югославии могло после этого случиться всякое… Контроль же над Грецией надо было устанавливать как можно скорее, проводя операцию «Марита». А были же ещё операция «Зоннеблюм» в Ливии, были «занозы» Гибралтара, Египта и Мальты, была текущая рутина по береговой обороне и борьбе с Островом…

И был этот проклятый план «Барбаросса».

17 марта 1941 года Гальдер заявил Гитлеру:

— Требования Роммеля о выделении дополнительных средств невыполнимы…

— Как распределяются транспортные средства, Гальдер? — спросил тогда фюрер.

— На Балканы — 480 тонн, на Запад — 2970 тонн, на Ливию — 2190 тонн, остальное — на «Барбароссу», мой фюрер.

— И каков объем этого «остального»?

— Группа армий «Юг» — 15 880 тонн, группа армий «Центр» — 25 020 тонн, группа армий «Север» — 12 750 тонн и резерв генерал-квартирмейстера — 13 590 тонн…

— Итого?

— Итого — 67 240 тонн, мой фюрер.

Получалось, что на африканскую операцию приходилось чуть больше трёх процентов того, что должна была поглотить утроба «Барбароссы». И это только транспорт! А вооружения? А резина и бензин? В рейхе все гражданские автомобили до полутора тонн грузоподъемностью переводили на железные колёса — без покрышек. Катастрофически не хватало каучука… Даже — синтетического! О натуральном вообще говорить не приходилось.

И ведь нужны же были ещё и сами войска, люди…

КОНЕЦ марта и начало апреля 41-го года фюрер видел как бы в калейдоскопе: доклады Риббентропа и беседы с Мацуокой, донесения из Москвы, переворот в Белграде, удары по Югославии и Греции, совещания в ставке, наступление Роммеля, высадка янки в Гренландии…

И — мысли, мысли, мысли…

Восемь месяцев назад, когда англичане катились к Дюнкерку, он легко согласился на просьбу Клейста и фон Рундштедта дать передышку вырвавшейся вперед ударной танковой группе Клейста. И — не только из чисто военных соображений. Они имели, конечно, свое значение, но Гитлер еще надеялся на то, что с англичанами можно поладить миром.

Он придержал тогда и люфтваффе… Если бы он позволил Герингу разгромить экспедиционный корпус с Острова в пух и прах, то поставил бы гордых бриттов окончательно в унизительное положение. И тогда «мировая» с ними вряд ли была бы возможна.

Позднее фюрер признался Рундштедту, что хотел бы заключить с Англией мир на почетных для нее условиях — даже ценой отказа от германских колониальных претензий. Рундштедт никогда не хотел воевать с Англией (с Россией он тоже, впрочем, воевать не хотел) и в ответ на слова фюрера облегченно вздохнул. Но — как оказывается, преждевременно… «Мировая» не получалась.

Кто-то в вермахте считал, что «ефрейтор, как дурак, упустил шанс на победу», но Гитлер понимал, что далеко не всегда военная победа приносит желаемое политическое решение. Он уже убедился в этом в ходе войны! Все победы в Европе пока имели лишь один очевидный результат: Германия и её вождь увязали в трясине новых сражений.

Можно ли было из неё выбраться?

Черчилль, этот «слуга плутократии», как именовали его в рейхе, на мир не шел. Франко и Петэн — один в Мадриде, другой — в Виши — в драку на стороне Германии ввязываться не желали. Беседы с Мацуокой тоже не вдохновляли… Азиат был уклончив, да и его положение в Токио — как и положение его «меланхоличного принца»-премьера — не самое прочное. В Японии не все ведь враждебны к Англии, зато там немало давних врагов России. А то, что на обратном пути японец неожиданно заключил свой пакт со Сталиным, тоже не упрощало положения фюрера.

Что же делать? Многие в рейхе считают, что Россия сильна. Канарис заявляет, что она слаба… Адмирал доносит, что его агентура представляет доказательства дружественности русских к бриттам.

Генералы в военных оценках расходятся, а в политических — не разбираются. Сталин же более-менее исправно выполняет обязательства по поставкам и молчит. Правда, он не поддержал югославов, и это фюрер поставил ему в огромный плюс — брестские слова превращались всё же в некие конкретные шаги.

Но как же быть дальше? Весна в разгаре, скоро — лето… Предварительный срок начала «Барбароссы» — 15 мая. Хотя, скорее всего, все придётся сдвигать на июнь — Россия не Польша, дороги там еще хуже, и в грязь по России — не пройдешь.

Но надо ли идти в Россию?

Ах, как мало у него времени! Вот уже почти и прожито пятьдесят два года — 20 апреля очередной день рождения… Год назад еще не было Дюнкерка, не было триумфа в Компьенском лесу, когда он попирал ногами памятную доску, зафиксировавшую позор Германии в Первую мировую войну.