Юрай сызмальства был при деле: помогал с ульями, полол репу и брюкву, даже пас кормилицу-корову, если тётке Ульяне недосуг было… Но его с ранних лет постоянно тянуло на что-нибудь новое, необычное: то гриб незнакомый найти, то отвалившуюся у проезжавшей лошади подкову… А однажды даже углядел в лесу старинный сломанный боевой топор и долго пытался смастерить из него настоящее оружие. Толку, правда, все равно не вышло.

Именно в ту пору и открылись у мальчишки магические способности, причем открылись совершенно случайно и неожиданно. Работая, а в особенности — просто гуляя по лесам и полям, Юрай постоянно слышал у себя в голове какую-то музыку. Она была не назойливой, но отчего-то — родной, понятной, и постепенно становилась все красивее, все затейливее. "О боги, ну как же мне запомнить эти мелодии, как бы сохранить их или хотя бы сыграть!" — сокрушался он в те времена по пять раз на дню. И как-то однажды на окраине леса ему глянулся обломок березовой ветки длиной в локоть. "А вот бы это была дудка настоящая?!" — подумалось Юраю. Тогда он, просто дурачась, взял эту ветку в руки и начал на нее дуть, перебирая пальцами по коре, как будто бы это действительно была флейта. И в этот момент дерево вдруг заиграло и запело, По-настоящему!

Надо отдать должное дядьке Василю. Увидев, что вытворяет его приемыш-племянник, он тяжко вздохнул: "Ну, знать судьбина твоя такая… Поедешь на волшебника учиться" Наутро корова была продана, а через три дня с попутным обозом Юрай отправился в столицу, на прием в школу при Университете. Причем в школу Юрая приняли сразу же, только взглянув на его "чудо-дуду". Но расписанные по часам занятия и зубрежка стандартных формул как-то незаметно и постепенно заглушили эту "внутреннюю" музыку, погасили ее. Возможно, оттого юный адепт и потянулся к Торвальду и Мэйджи: в них ему послышалась мелодия — и в них самих, и в тех таинствах, которые они творили. Ну а потом, известное дело: суд, приговор, ссылка…

И вот сейчас музыка вернулась — именно теперь, когда сам Юрай уже давно забыл о том, что она когда-то была. И можно было просто отдаться ей в полусне-полузабытьи, ни о чем больше не размышляя и ничего не сочиняя, но просто погружаясь в неспешное течение плавных и печальных звуков. И позволяя "Выявителю предназначений" на своей груди впитывать в себя эту музыку и делать свой выбор.

…

"Внутренняя музыка" продолжала звучать в голове Юрая и назавтра. Но теперь это была уже совсем другая мелодия — светлая, задорная и радостная. В ней бушевали яростные порывы свежего ветра и рокот морского прибоя, перезвон звон храмовых колоколов и стук копыт несущейся во весь опор конницы, там был неукротимый напор и чёткий, хотя и рваный ритм… И в том же самом ритме вт`oрили этой музыке сладостные стоны молодой жрицы, вновь и вновь принимающей мужское естество Юрая в свое щедрое лоно.

Проснувшись тогда ранним утром, лже-священник попытался собраться с мыслями: снилось ли ему что-нибудь, почувствовал ли он волю и власть Тинктара? Хоть какое завалящее знамение? Но нет, ничего так и не вспоминалось. Хорошо было бы украдкой посмотреть на Ключ Предрасположенности, конечно. Но увы, амулет, висевший у него на шее, был укрыт от глаз специальным темным мешочком, снять который могли только два первосвященника — и произойти это должно было только после второго испытания, в храме Армана. А посему Юрай положился на волю судьбы, предоставив событиям развиваться своим чередом. И через несколько часов он уже шагал вместе с отцом Перфилием по дорожке, соединяющем два полухрама. Шагал, преисполненный надежд и нетерпеливого ожидания. Настораживал только последний короткий разговор с настоятелем Тинктарова храма, перед самым выходом.

— Скажите, достопочтенный, — голос отца Перфилия был тих и вкрадчив. — Вы ведь из Энграма, из самой столицы. А знакома ли вам по Вильдору некая леди д`Эрве?

— Энцилия? О да, разумеется, — Юрай был несколько удивлен и даже встревожен этим вопросом. — А почему вы об этом спрашиваете, отче?

— Мне довелось услышать, что означенная леди д`Эрве заинтересована в успехе вашей поездки с господином бароном. Так ли это? — продолжал гнуть свою линию Перфилий.

— Да, ваше священство, именно так. Но осмелюсь снова спросить: отчего в Островском скиту столь пристальный интерес к нашим энграмским делам?

Настоятель слегка замедлился с ответом, сосредоточенно размышляя.

— Давайте скажем так: друзьям леди д`Эрве всегда будут рады в храме Тинктара. В любом его храме — и здесь, в Островском скиту, и в любом другом уголке Круга Земель. Только не спрашивайте меня, почему. Просто примите как данность, и не погнушайтесь воспользваться при случае.

У входа в "светлый" храм Юрая встретил сам настоятель Архелой. А рядом с ним переминался с ноги на ногу дружище Влад Зборовский, оживленно рассматривающий храмы и постройки Скита.

— Милости просим, достопочтенный! И вас, милорд, также приглашаю присоединиться к нашему служению.

Как понял Юрай еще из прежнего разговора с обоими настоятелями, испытания в двух храмах обязаны были разниться как день и ночь. И изрядно проголодавшийся энграмский гость был отнюдь не удивлен, хотя и донельзя обрадован видом ожидавшего их обильно накрытого стола — ведь за аскезой и воздержанием не могут не последовать щедрые дары! Удивляться стоило лишь тому, что стол этот был накрыт не в трапезной, а в центральном зале храма, в непосредственной близости от статуи Армана-Созидателя.

На эту статую Юрай обратил внимание еще вчера. Собственно, на нее и нельзя было не обратить внимания — изваяние из золота размером чуть больше человеческого роста доминировало над всем храмовым пространством и было видно отовсюду. Арман Первотворящий был изображен здесь, как и принято, в образе крепкого мужчины средних лет с чуть откинутой назад головой. Белая шелковая драпировка оставляла открытыми его широкую грудь и крепкие руки, в одной из которых он держал на протянутой ладони крупное яблоко. На лице божества застыла широкая и добрая улыбка.