Меня вдруг охватывает предчувствие, что предстоит нечто неприятное. На мгновение я останавливаюсь перед дверью. Терапевт шепчет мне:

– Не пугайтесь, профессор, люди очень беспокойны, некоторые бродят, как призраки!

Я не сразу понимаю, что он имеет в виду. Сейчас придется это увидеть собственными глазами. Начальник поворачивает ручку перекошенной двери. Раздается ужасный скрип. Мы заходим в слабо освещенное помещение, где находится около двадцати человек. Узкая дверца ведет в смежные комнаты, где лежат изолированные больные с тяжелой формой тифа и еще… умирающие.

Уже с самого начала то, что мы видим, навевает ужас. В полутемном помещении действительно блуждают три человека. Один переходит от кровати к кровати, жестикулируя и что-то бормоча. Он не помнит, кто он и что говорит, не знает, где находится. Другой трясет окно, очевидно, желая вырваться наружу. Санитар крепко держит его и старается успокоить какими-то словами, но тот, похоже, ничего не понимает. Он не отвечает, даже не сопротивляется, а просто рвется в окно, непреклонно, точно упрямое животное, следуя какому-то внутреннему побуждению, от которого невозможно избавиться. Наконец, третий, с красным отекшим лицом и покрасневшими глазами, чрезвычайно возбужденный, но с совершенно отсутствующим взглядом, несется прямо на нас, что-то еле слышно бормоча. Похоже, он принял нас за русских. Мы быстро хватаем его за руки, хотим успокоить, пытаемся развернуть и проводить обратно к постели. Его охватывает звериный страх, он ревет и кричит, машет руками и так сильно сопротивляется, что приходится позвать на помощь двух санитаров, чтобы связать безумца. В конце концов удается уложить и укрыть этого несчастного, полностью дезориентированного больного. Один санитар вынужден постоянно дежурить около его постели.

Рядом лежит другой солдат с компрессом на лбу. Медсестра говорит, что у него жуткие головные боли. Его лицо побагровело и отекло. Бросается в глаза ярко выраженный конъюнктивит, типичный признак сыпного тифа во время первой недели. Этот исхудавший человек тоже неспокойно лежит в своей кровати. Запястья и предплечья у него странно дрожат, что причиняет ему боль, отдельные мускулы вздрагивают, конечности сами по себе странно двигаются без всякой координации. Иногда его затылок так резко вздрагивает, что голова вдавливается глубоко в подушку. Потом он начинает так сильно скрежетать зубами, что этот звук пронизывает нас насквозь. Похоже на симптомы менингита, при котором тоже наблюдаются подобные мышечные судороги и парез затылочных мышц. Такое состояние напоминает мне столбняк. В периоды покоя лицо человека кажется совершенно неподвижным и пустым, точно маска. Затем снова начинаются непроизвольные подергивания мышц лица, в которых нет никакой упорядоченности – ни выражения, ни смысла. Это придает ему чрезвычайно болезненный и жуткий вид. Непосредственно выражено помешательство. Он невменяем. Когда ему задаешь вопрос, он не дает правильных ответов и не понимает, где находится. Глубоко запавшие глаза лихорадочно блестят.

Мы поднимаем его рубашку, чтобы осмотреть кожный покров. Впервые я вижу типичную тифозную сыпь, экзантему и подкожные кровотечения. Человек, подобно всем больным сыпным тифом, совершенно исхудал и иссох. Из-за высокой температуры у него сухая кожа, высохшие и потрескавшиеся губы, обложенный, сухой язык. Он постоянно покашливает и говорит хриплым голосом. Сестра сообщает, что ему трудно глотать, он часто давится. Это, конечно, очень опасно. Наблюдается также расстройство речи, что свидетельствует о повреждении центральных областей головного мозга. Его слова абсолютно неразборчивы. С невообразимым напряжением он может процедить сквозь зубы лишь что-то совершенно невразумительное.

Я все больше убеждаюсь: утверждение о том, что сыпной тиф – это прежде всего воспаление мозга, энцефалит, совершенно справедливо, поскольку самые яркие симптомы связаны как раз с изменениями функций мозга. Именно так можно объяснить блуждания больных, их полную дезориентацию, безумную и спутанную речь, наконец, глубокое помрачение сознания.

Все температурные кривые указывают на единообразный ритм и очень низкое кровяное давление – отказывает центральная зона регулирования кровообращения. Сосуды расширяются, становятся вялыми, и кровяное давление в тканях сильно понижается. У всех больных увеличена селезенка.

Коллега-терапевт, разумный человек, много не говорит. Он предоставляет мне возможность самому наблюдать, осматривать, чувствовать, действовать. У постели больного на меня никто не давит. Он заметил, что все мои чувства обострены, настроены на восприятие, и не хочет мешать мне учиться. Я очень благодарен ему за его отношение.

После всех наблюдений мне кажется, что во время этого своеобразного заболевания из-за разнообразных повреждений сосудов во всех областях пересекаются бесчисленные болезненные явления и нарушения функций самых разных тканей и органов. Следовательно, от сыпного тифа можно ожидать всего, чего угодно. Он может вызвать явления пареза кишечника, менингита, заболевания спинного и головного мозга. Сколько загадок задает нам эта инфекционная болезнь, как трудно иногда поставить диагноз и не спутать с другими заболеваниями.

Мы идем дальше и подходим к больному, который вызывает у меня особенный интерес, потому что концевые фаланги пальцев у него на руках и ногах вместе с ногтями и подушечками пальцев стали темно-синими, словно отмирают. Несомненно, в них нарушен процесс кровообращения. С удивлением я спрашиваю коллегу, не погибнут ли эти конечности, поскольку они выглядят в точности как при обморожении третьей степени. Он качает головой и говорит, что, как правило, до отмирания дистальных фаланг не доходит, в процессе лечения они приходят в норму, поэтому ампутировать не нужно. Теперь ясно, почему так легко поставить ложный диагноз.

Мы продолжаем осматривать пальцы, кисти и запястья этого больного, как вдруг в одной из задних комнат начинается волнение. Охранник распахивает дверь и вопит: «Господин капитан, господин капитан, он задыхается!»

Мы стремглав несемся туда и обнаруживаем совершенно иссохшего человека в тяжелейшем состоянии удушья. Лицо у него уже темно-серое, неровный, скачкообразный пульс едва прощупывается. Он бьется в конвульсиях и хватает ртом воздух, но ничего не проходит внутрь, должно быть, трахея закупорена. Я тут же засовываю ему в рот палец, добираюсь до корня языка и нащупываю мягкую массу, которая полностью закрывает зев. Искусственное дыхание путем надавливания на грудную клетку в этом случае совершенно бессмысленно и не принесет никаких результатов. Если не принять решительных мер, он умрет у нас на руках. Мы тут же берем его, тащим в соседнюю комнату, своего рода перевязочную, и кладем на стол. Санитары крепко держат больного.