Настоящей же «головной болью» для нас стала радиотехническая рота. Точнее не сама рота, а ее радиолокационная станция, которую арабы называли просто «радаром». Размещенная на невысоких холмах километрах в восьми от побережья и в пяти-шести километрах от нашего батальона, она вела разведку воздушных целей в центральном секторе Суэцкого залива. Охраняли РЛС всего десять солдат, для которых не было отрыто даже окопов. Сам же командир роты находился на позиции так называемого «ложного радара», ближе к побережью, в полутора-двух километрах от настоящей станции.

Ложный радар представлял собой насыпной бугор с воткнутой в него какой-то железкой, изображавшей, видимо, радиолокационную антенну. Прикрывали объект ряды колючей проволоки с сигнальными минами и пять батарей спаренных зенитных пулеметных установок советского и американского производства. Всего же на позиции находилось более 400 человек личного состава. Считалось, что, подобным образом, противник будет введен в заблуждение относительно истинного расположения РЛС.

Столь «мудрый» замысел командира роты был оформлен соответствующим образом на большом ватманском листе бумаги и утвержден витиеватыми росписями командира батальона РТВ и командующего египетскими радиотехническими войсками. Естественно, что о своем категорическом несогласии с таким «решением» мы сразу же сообщили старшему советнику бригады, который обещал разобраться с этим вопросом.

Тем не менее, ситуацию со станцией надо было как-то решать. Мы не могли допустить ее уничтожения. Дело в том, что практически вся территория Красноморского военного округа являлась зоной активных действий не только израильской истребительно-бомбардировочной авиации, но и вертолетов. Именно их мы и опасались. В Заафаране, в районе расположения бригады находилась вторая радиолокационная станция. Израильтяне бомбили ее неоднократно. Однако уничтожить не могли. Мешала египетская зенитная артиллерия. Она заставляла израильских летчиков подниматься до двух-трех тысяч метров, из-за чего точность бомбометания снижалась. К тому же египтяне часто меняли место позиции РЛС. Нас же авиация противника пока не беспокоила. Зато с наступлением темноты, и особенно в лунные ночи, в секторе ответственности батальона появлялись вертолеты.

По данным разведки, они базировались на синайских аэродромах в Абу-Рудайсе и Эт-Туре, до каждого из которых от батальона было не более 60-ти км. Заходя со стороны моря, между Заафараной и Рас-Гарибом, вертолеты уходили в глубь пустыни и возвращались на Синай только к двум-трем часам ночи, а иногда и позже. О цели их появления у нас и характере возможных действий можно было только догадываться. Поэтому высадка вертолетного десанта противника в районе расположения РЛС с целью ее уничтожения считалась нами вполне вероятной. Чтобы не допустить проведения такой операции, мы предусмотрели возможность выдвижения одной из рот батальона к позиции «радара» для уничтожения высадившегося десанта. Вскоре, в один из дней, в присутствии начальника штаба бригады и старшего советника бригады мы даже провели весьма успешную тренировку с личным составом роты.

Все дни с утра и до позднего вечера мы занимались так называемой организацией боя: проводили рекогносцировки, организовывали взаимодействие с батальоном «Народной обороны», уточняли задачи подразделениям на местности, места огневых позиций для орудий и минометов и т. д. Ночами же при появлении вертолетов противника, сидя в землянке комбата, мы ожидали возможных сообщений об их действиях. Ближе к утру, убедившись, что вертолеты покинули наш район, порядком устав, мы шли спать под свой тент.

У меня, как военного переводчика-стажера, были и свои личные заботы, связанные с адаптацией в новой языковой среде. Нужно было осваивать египетский диалект, существенно отличавшийся от арабского литературного языка, который мы учили в институте, расширять запас лексики, особенно военной, приобретать навыки устного перевода. Египтяне хорошо понимали мои языковые трудности и никогда не отказывали в помощи.

Однако главная проблема заключалась в том, что задачи ускоренной языковой адаптации мне придется решать в экстремальных условиях реальной боевой обстановки, часто под огневым воздействием со стороны противника. В этой связи не могу не отметить одно обстоятельство, всю важность которого я смог оценить в полной мере только в Египте. Этим важным обстоятельством стало наличие у меня опыта срочной службы в армии. Именно здесь, во время «войны на истощение», как никогда ранее, мне пригодились знания и практические навыки, полученные во время службы в артиллерии.

Так незаметно пролетели первые три недели нашей новой и весьма напряженной фронтовой жизни.

Числа двадцатого или двадцать первого декабря старший советник бригады разрешил нам съездить на несколько дней в Каир. Нужно было помыться, отдохнуть, получить деньги и купить некоторые крайне необходимые в быту вещи (керосиновую лампу, примус, судки, посуду и т. д.). Естественно, что сообщение об отпуске, полученное из Заафараны по радио, было встречено нами с огромным воодушевлением. В столицу отправились по прежнему маршруту на своем боевом «вездеходе».

В дороге неожиданно выяснилось, что наш любимец — шофер Сулейман умеет водить машину… только по пустыне. О правилах дорожного движения он имел весьма смутное представление. Поэтому пересечение уже первых перекрестков в каирском пригороде доставило нам немало весьма тревожных минут, любая из которых была способна вызвать у «сердечника» предин-фарктное состояние. Другой неприятной неожиданностью для нас стало и то, что Сулейман, как и многие военные водители в египетской армии, оказывается, обучен лишь тому, чтобы «крутить баранку». Устранение же даже простых неисправностей в двигателе было привилегией механиков. Поэтому поломка транспортного средства для нас на пустынном участке дороги, учитывая малую интенсивность дорожного движения, грозила превратиться в многочасовое ожидание технической помощи.