Шрифт:
— То нам не можно, — перебил их князь, — в свиньях плохого не ведаю, вкусно у них мясо и наваристо, а запивать его хмельным вином — вдвойне забористо, — и с тем отправил последователей Магомета восвояси.
Латиняне касательно хмеля буйного проповедовали о разумной умеренности потребления оного, на что Владимир замахал на них руками и велел удалиться немедля с глаз его, добавив:
— Веселие Руси есть пити, не можем без того мы быти! — И в подтверждение своих слов велел челяди поднести ему чару выдержанного меда, от которого и так уже находился в изрядном хмелю.
А хитрейший посол византийский расположил к себе сердце княжеское, начав свой визит с того, что испросил меду и для себя:
— Сдвинуть с тобой братины, светлый княже, то для меня честь превеликая! В нашей вере, по обряду греческому, вино хмельное не токмо не под запретом, но и в большом почете. От императора моего привез я тебе четыре бочки ядреного меда. Вез пяток, да одну ужо, прости, дорогой осушили, — под всеобщий хохот закончил византиец, и вопрос, на что менять прежнюю веру, был решен. Так, в пьяном угаре, крестил Русь Владимир-князь. И пошли дружины княжьи в земли дальние с тем, чтобы веру новую насадить да капища древние предать огню, а такоже и тех, кто тому противится, извести под корень их родовой. И пропала Русь первозданная да вольная. Несметно волхвов было убито, разметаны-разбиты капища, развеян по ветру пепел старой веры. Общины родовые целиком снимались с насиженных мест и шли куда глаза глядят, подальше от Киева, искать Ирий Земной — Белый город, на водах Белых стоящий. На полуночь шли Беловодье искать, и никто их боле не видел.
Так и род Рогнеды оказался в землях вятичей, что вдоль Москвы-реки, где вольность вольная по-прежнему правила, не давая похотям людским разгула, ибо уклад общинный велел всем в чистоте жить да по укладу, Сварогом завещанному:
— Стезей Прави небесной идти,
— Правду утверждать, а кривду корчевать,
— Блюсти души и тела чистоту, в помыслах и свершениях быть праведными,
— Родную Мать-Землю защищать и беречь, богатство Руси преумножать,
— Свято чтить Родных Богов и предков своих,
— Детей своих именами родовыми называть, ибо имя чужеродное, что проклятие,
— Горю чужому не радоваться,
— Не злословить друг друга и не поносить и в глаза и за глаза,
— Не брать мужьям жен с кожей черною, кровь рода своего не губить, а брать жен с кожей белою и род свой в чистоте держать, с честью ветвь Родовую продолжив,
— Женам одеяний мужских не носить, дабы не утерять женственность свою,
— Уз союза семейного не рушить,
— Чада во чреве матери не убивать,
— Не пить много питья хмельного, в питье знать меру, дабы образ человеческий не потерять, родными богами данный,
— С Природой в ладу быть,
— Жить по совести,
— Заботиться о сородичах, как о себе,
— В хотениях плотских соблюдать умеренность и чистоту,
— Мужу заботиться о жене своей, а жене — о муже своем, родителям о детях в их младости, а детям о родителях в их старости,
— Трудиться честно во славу Рода своего и Родной Земли.
Нашли они чистый луг, вырыли землянки, покамест крепкого жилья не построили, чтобы только было где от непогоды укрыться. Охотой промышляли, сети на рыбу ставили, под хлеба поле распахали. Чтобы всё росло да работа спорилась, поставили на горе Хоромы Боговы — капище Перуново с Чурами Богов Родных. Перунов же Чур наибольшим был, как бога особенно почитаемого в общине. И пошла у них нормальная жизнь, покуда не приключилась с Рогнедушкой та беда великая, да не стал посреди деревни омут бездонный, черный, с гнилой водой, что на Луну полную дыбилась, словно бы тот, что остался в глубинах омутных, пронзенный своим же посохом, силился выбраться наружу. Однажды, когда в полнолуние особенно бесновалась вода и раздавался из водных глубин рык звериный, вспомнила Рогнеда о даре Вышаты — ветке зеленой с его посоха. Взяла она тогда ту ветку и в омут бросила!
Тотчас всё стало спокойно, тихо, и уже не было более волнений воды при Луне. А по весне, когда снег сошел, увидели общинники, что иссох омут, а на месте его растет мал-дуб саженец. Стали гадать, что же теперь делать им, ведь дуб — дерево темное, не к добру вырос он, да еще и на таком месте. Был в Роду Рогнеды один умом прискорбный парень, которого никто никогда не трогал, не насмехался над ним, а в трудную минуту к нему обращались, ибо считали его вещуном, что он-де от богов речи свои говорит и велит родичам своим, что тем делать, от них же волю богову людям сообщая. Парня того звали Благолеп. Был он росту невысокого, в плечах узок, в спине крив, в ногах слаб и в руках — тож. Кадык у него выпирал, ровно у петуха шпора, глаз левый был с бельмом, а правый косил. Когда Благолеп куда шел, то всяк ему дорогу уступал, ибо сильно он при ходьбе размахивал руками и всё что-то говорил, а что и не разобрать было.
Однажды подошел Благолеп к дубу и упал перед ним, как подкошенный. Тогда все подумали, что кончился блажной, помер. Ан нет! Зашевелился, встал, и увидели все, что лицом он как будто преобразился: просветлел, в глазах ум-разум заиграл. Протянул Благолеп руки к Солнцу и сказал:
— Внутрь Белого Града ведут врата Света. Не найдем их — смертию лютой раньше срока нашего все в один час поляжем от рук злодейских. Уходить нам надо. Найдут нас здесь псы князя Киевского. Жен снасильничают, мужей избьют, детишек в полон возьмут, стариков огнем выжгут. Лишь в Граде Белом, что на острове привольно раскинулся у слияния Великих рек, обретем мы жизнь вечную, невластно станет время над нами. На Полуночь путь наш в Беловодье заповедное, где жизнь дивная, другим недоступная. В Северный Край, в Прародину предков, в Землю Древнюю, Мудрых Обитель. Лишь там покой Вечный обретем, ибо время там невластно над плотью и душой.
Общинники, окружив Благолепа, молчали, потрясенные его речью. Верить ли ему? А блажной всё говорил, расписывал красоты неведомой земли. Велел тотчас же сбираться…
Но куда идти, коли только быт наладили?! С соседями жили в мире, община крепла, многие жены родили или были на сносях, избы рубились крепкие, да и далеко отсюда собака-князь Киевский, нет на здешних землях князей, вольные здесь живут племена вятичей. Принялись тогда родовичи спорить: жарко, до хрипоты. Кто говорил, что блажной прав, кто ни в какую его словам верить не хотел. И вот в самый разгар спора послышался со стороны будто бы хрустальный перезвон, и все замерли, словно охолонили спорщиков из купели ледяной.
Рогнеда посмотрела в ту сторону, откуда приближался звон, и радостно воскликнула:
— Вышата! Вышата идет к нам!
— А коли вы никак в путь не сбираетесь, то что же мне остается? — ворчливо вымолвил Вышата, войдя в общинный круг, приблизился к блажному и погладил того по голове.
— Благодарю тебя, Благолеп-жаворонок за призыв твой. Предтечей ты моей побывал. Сбирайтесь скоро, дружина князя Киевского отсюда в трех днях. Всё на своем пути жгут, крушат, разоряют. Огнем и мечом на вас идут. Поведу я вас так же, как когда-то водил народ Египетский, — загадочно произнес Вышата.