Шрифт:
Вислоусые седые дядьки из 23-го отдельного гужевого батальона бережно укладывают закутанных в шинели и байковые одеяла бойцов и командиров на заполненные сеном повозки.
И, глядя на их неспешную, основательную торопливость — веришь, что ЭТИ — вывезут, спасут, сохранят…
Пылающий госпиталь, чудовищные крики заживо горящих лежачих больных… Расстрелянные фашистами Никита Сергеевич и Поля, в закопченном, окровавленном белом халате, символе милосердия… Рядом, на залитом кровью асфальте, — добитые безжалостно немецкими штыками раненые — те, кого комиссар и медсестра успели выхватить из огня.
21 июня 1941 года. 23 часа 32 минуты.
Брестская крепость. Северный остров. ДНС № 5
Топанье солдатских ботинок по лестнице, осторожный стук в дверь…
Для командира Красной Армии — дело обыденное и давно привычное.
Тихо встать, постараться не разбудить детей, обмундирование — на привычном месте, в привычном порядке развешано на стуле.
«Тревожный» чемоданчик со сменой белья, опасной бритвой, мылом, помазком, карманным зеркальцем в коленкоровом чехольчике, иголкой с черной ниткой, иголкой с белой ниткой, иголкой с зеленой ниткой, парой запасных пуговиц, бязью для подшивки воротничка, складным ножиком, расческой, щеткой для обуви, щеткой для одежды, фланелькой, баночкой с ваксой, камешком пасты «ГОИ» в восковой бумаге (пуговицы и пряжки чистить), зубной щеткой, зубным порошком в картонной круглой коробочке, флаконом одеколона «Шипр» и полотенцем (быстрый взгляд — все штатно, по единожды заведенному образцу) — в левую руку…
— Фима, ты-то куда лезешь?! — испуганно-раздраженный женский шепот.
— Как куда, Густа — тревога же! — шепот уже мужской, извиняющийся.
— Да забудь ты про эти полковые тревоги, ты ведь уже переведен, с повышением на дивизию!
— Что ты, что ты, Густа! Я ведь коммунист! А вдруг нашим в полку надо чем помочь? Ну, солнышко, я пошел…
Да провались ты со своими коммунистами… для них у тебя всегда время есть… только для жены и ребенка тебя никогда нет дома… — и женские злые слезы в подушку.
Расстрелянный в спину полковой комиссар лежит у порога собственного дома, и в его широко раскрытых глазах навек застыли горькая обида и безмерное удивление… рядом с ним лежат убитые жена командира и его маленький сын, крепко прижимающий к груди плюшевого мишку…
21 июня 1941 года. 23 часа 33 минуты.
Грузовой двор вокзала «Брест»
Вот они, кроваво-сталинские опричники, за работой! Вершат, не иначе, какое-то страшное, чудовищное злодейство!
У товарного вагона — зловещий «черный ворон», в роли которого выступает обыкновенный ГаЗ-фургончик, с вполне мирной надписью «Хлеб». В кузове машины несколько бойцов из 60-го железнодорожного полка НКВД, они с размаху закидывают в вагон тяжелые брезентовые мешки…
Наконец, машина пустеет.
Сержант Турсунбаев, утерев пот, подзывает одного из бойцов.
— Ну, Сергеев, давай… — устало говорит ему Турсунбаев. — Полезай в вагон, принимай груз под охрану!
Сергеев, обиженно:
— А почему всегда я? На вагоны лазать — я, груз охранять — опять я… Вы тут с нарушителями сражаться будете, а я? — обиженно говорит Сергеев. — Что я, рыжий, что ли?
В темноте не видно, но боец действительно — не только рыжий, но и конопатый…
— А-аттставить разговорчики! — грозно рявкает Турсунбаев. — Короче, сейчас толкач подгонит вагон к поезду, поедешь на Восток. Сдашь там груз… ну хоть кому-нибудь. Удачи тебе, боец! [15]
15
В самом начале июля 1941-го на грузовых путях Белорусского вокзала Москвы обнаружился обгорелый, иссеченный пулями и осколками товарный вагон, к которому никого не подпускал почерневший, обросший рыжей щетиной, две недели ничего не евший, худющий солдат-энкавэдэшник… Прибывшие с Лубянки товарищи из Управления Пограничных и Конвойных войск приняли от него несчитанные миллионы рублей и иные ценности из Госбанка Бреста… Коллизия, по нынешним паскудным временам, малопонятная…
21 июня 1941 года. 23 часа 34 минуты.
Подвал Управления НКВД — НКГБ по Бресту и Брестской области (размещались они в одном здании, только вход с разных подъездов)
А вот это — действительно ТРАГЕДИЯ!
Оперуполномоченный Лерман занимается тяжелым, грязным, но, увы, необходимым, ввиду ожидаемого нападения, делом… Со времен Дзержинского повелось — кто следствие вел, тот и приговор исполняет…
— Ну, ну же, пан Поносенко… Ну не надо так переживать! Вообще, мы вас не собираемся убивать, а только исполняем решение Военного трибунала… Ну же, ну утешьтесь — все мы смертны… все когда-нибудь помрем… А от пули в основание черепа — помирать легко и быстро, раз — и готово, как зубик вырвать, чик — и нету! То ли дело, мой дядя Йося помирал от рака простаты — вот помучился, бедняга… А дедушка мой, которого петлюровцы на двери синагоги в Бердичеве распяли, — тот вообще помирал пять дней, и напоследок аж хохму выдал — отлично, говорит, теперь понимаю Иешуа Га-Ноцри, но убеждений его все равно не разделяю!
БАХ!
— Вот и все, пан Поносенко, а вы боялись… Быстро и чисто, только ножками задрыгал… Кто у нас следующий по списку? Болфу, румынский шпион? Давай исполним и Болфу… [16]
21 июня 1941 года. 23 часа 35 минут.
Москва. Наркомат Обороны. Кабинет Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко
В кабинете сам Тимошенко, начальник Генерального штаба генерал армии Жуков, срочно вызванные Нарком ВМФ адмирал Кузнецов и начальник штаба ВМФ контр-адмирал Алафузов.
16
А ведь не случись войны — и эта трагедия не случилась бы… гуманный советский суд, щедро отмерявший матерым бандеровцам «дЭсять рокив дальних таборив» (а от чего, вы думаете, столько «ветеранов» УПА-УНСО на парады с жовто-блакытными флагами хаживают? Благополучно пересидели в лагерях тяжелую годину!), в данном случае, с учетом сотрудничества со следствием, ограничился бы, вероятно, только годиками пятью… И господин Поносенко, полностью реабилитированный бы в шестидесятых, в наши времена гордо бы обличал кровавую гэбню по дэмократическим СМИ одной нэзалэжной державы…