Тут же рядышком, под деревьями, сняв сапоги, отдыхает тройка военюристов (утомились, так как пришли пешком из самого Кобрина). Не обуваясь, военный трибунал постановил: просьбу потенциального суицидника удовлетворить.

Через десять минут бойцы комендантского взвода уже копали неглубокую могилку. Это — война, знаете ли, а не дискуссионный клуб. Никто ничего никому доказывать не будет. Времени для этого совсем нет.

22 июня 1941 года. 11 часов 13 минут.

Тересполь. Штаб 45-й пехотной дивизии

Посмотрев, не щурясь, на яркое летнее солнце, генерал-лейтенант Фриц Шлипер с досадой произнес:

— Ну разумеется, майне херрен, меня никто и не послушал. Нынешние, из партийных (это слово он выговорил, как грязное ругательство), считают, что опыт Великой войны — это ничто… А мы, старики, [55] этот опыт зарабатывали потом и кровью… Причем СВОИМ потом и СВОЕЙ кровью, прошу Вас это отметить…

Шлипер прокашлялся, вытер белым платочком капельки слюны, выступившей в уголках губ (память о газовой атаке англичан на реке Ипр), и неторопливо продолжил:

— И что мы имеем в сухом остатке? Мы занимаем на сей час те же позиции, что и перед началом операции, продвижение минимальное… А вот таких потерь моя дивизия не знала с… Да практически никогда не знала!

Фон Меллентин, без обычной своей подленькой генштабовской улыбки, просто и буднично, не кривляясь (ведь сейчас он говорит со СВОИМ), проникновенно спросил, чуть понизив голос:

— Герр генерал, что Вы намереваетесь делать?

— Воевать я буду! — Шлипер только плечами пожал. — Вот что. Схватив русского медведя за уши, потом отпускать его — это сущее безумие. Господи, спаси и помилуй Германию.

Генерал поморщился, как от нестерпимой зубной боли, потряс головой… Но быстро справился с приступом острой душевной тоски. Профессионал. Der gegenwartige Militar.

— Так, майне херрен. Смотрим на карту. Где же наш гениальный командующий собирается учинять новую переправу?

Фон Меллентин, показывая своим знаменитым серебряным карандашиком:

— Вот здесь, двенадцать километров севернее крепости, у Вука, имея задачей обойти русский укрепленный район через Высокое, Видомлю и Каменец, потом выйти на Пружаны, затем поворотом направо — оседлать Варшавское шоссе у Березы Картусской…

— Правильно, нормальные герои всегда идут в обход! [56] — одобрил место переправы Шлипер. — А Ваш замечательный партай-полководец учел некоторые особенности местной топографии? А именно то, что прибрежный район весьма заболочен, что дорога на Высокое и далее к Пружанам представляет собой узкую грунтовку в отличие от шоссе Брест — Кобрин — Минск?

Меллентин молча, обреченно кивнул головой.

— Учел, значит. Молодец. Wunderbar! Я им, нашим der Tolpel-ем, как-то теперь даже и горжусь… Такой, знаете ли — Der konsequente punktliche Idiot! Ну, за неимением гербовой бумаги — у нас и рак рыба… Да что там, с этими партийными — и сам поневоле раком встанешь. А мне, следовательно, нужно чем-то срочно занять русских, чтобы они ему победно маршировать не мешали… [57]

22 июня 1941 года. 11 часов 15 минут.

Лес около Кобрина. Штаб 4-й армии

У крыла «разъездного» У-2 стоят Богданов и Фрумкин. Богданов осунулся, погрустнел.

— Не хочется, ох как же не хочется мне улетать… Но Москва срочно требует от меня прибыть в Обузу Лесную, взять под командование охрану тыла всего Запфронта. Надо лететь… — Богданов вздохнул. — Знаешь что, Фрумкин, кажется мне, что это никакой не инцидент. Это Большая Война. Встретили мы ее достойно, а вот что дальше будет? Ох, как же мне не хочется отсюда улетать… Тяжело у меня на душе… А тяжелее всего мне осознавать, что мои пограничники теперь переходят под командование этих, дважды ак-к-кадемиков….

22 июня 1941 года. 11 часов 20 минут.

Район Крепости

Похожая на огромный мусорный бак, вставший на гусеницы, 60-см мортира по имени «Один» изрыгнула вспышку огня и облако едкого дыма. Спустя несколько минут над Цитаделью встало грибообразное облако разрыва. Невдалеке не выстрелила, а именно ПРОИЗВЕЛА выстрел вторая мортира — по имени «Тор». От чудовищного удара в Цитадели обрушилась левая полубашня у Тереспольских ворот…