Шрифт:
Теперь от вокзала остались две стены, сошедшиеся углом. Даже сирень перед входом сгорела. Только чудом уцелела ажурно-чугунная лавочка, на которой тщетно ожидал своих потерявшийся солдатик. Да и что ей, чугунной, сделается? Впрочем, стальные рельсы на второй пути [100] аж закрутило винтом…
В отличие от Варшавского шоссе, которое немцы не бомбят (а только обстреливают и штурмуют), «железку» долбают бомбами нещадно. Может, потому, что немедленно использовать ее не могут?
100
Именно так — «Первая путь, Вторая путь» — говорят истые железнодорожники.
Маленький секрет, не известный сейчас советскому командованию. На станции Тересполь стоял специальный поезд, с уникальной путерасширительно-выправочно-подбивочной машиной. Длинно? А по-немецки так и вообще на полстраницы! Так эта машина должна была перешивать колею на европейский, общечеловеческий формат, потому как у Иванов все не как у людей. Причем перешивать со скоростью километр в час! Если бы возвращаясь с бомбежки, случайный русский ДБ-ЗФ, не найдя другой цели, не уронил бы на нее пару ФАБ-250. Не сдюжила европейская машина…
Поняли немцы, что в ближайшие дни им в поездах по России не кататься. Вот и бомбят.
Со стороны Бреста-Московского осторожно подкатывает санлетучка — впереди две платформы с инструментом. Затем иссеченный осколками паровозик героической серии «Ов», который легче всего из-под откоса доставать да на рельсы опять ставить. А за ним пара вагонов пригородного сообщения, тоже все в дырах, с торчащей щепой, с разбитыми стеклами.
Тетечки в черных железнодорожных гимнастерках, из НКПСовской путевой больницы, осторожно принимают стонущих ранбольных.
Начальник вокзала, в почерневшем, когда-то белом кителе, с обгоревшей полой, принимает у машиниста бронзовый жезл и спрашивает:
— Петрович, что там в Бресте-то?
— Ох, Василь Дмитрич, там — хуже! — выглядывая из окна будки и косясь одним глазком на небо, отвечает седоусый машинист. — Много хуже! Самое главное — из путейских никого! Начальника дистанции убило, комендант ВОСО незнамо где…
Начальник вокзала удивленно спросил:
— А кто же тебе жезло давал?
— Да… Бознащо… — пожимает плечами машинист. — Какой-то политрук Махров там теперь за старшого… Гутарят, что женок да деток комсостава в тыл провожал, а опосля, как проводил, все руководство на себя принял. А так ничего себе мужик, головастый, только ругаеццо жуть как — я таких слов еще не слышал!
В этот миг помощник машиниста дал серию коротких, тревожных гудков. На Жабинку начинался новый налет. Пятый налет за день…
23 июня 1941 года. 21 час 20 минут.
Железнодорожный переезд № 13 на Третьей дистанции пути, перегон станция Жабинка — станция Теули железнодорожной магистрали «Брест — Москва»
— Мамо, я исты хочу!
— Да щоб ты сказывся! — Дежурная по переезду Горпына Сэмэновна Шпак с досадой отвернулась от младшего сына и громко крикнула с крыльца сторожки старшенькому: — Василь, идь швыдче до дому! Та нарви в огороде хучь луку да огиркив, бисов ты сын! Сунь яму у пасть, шоб у вас с ухив повылазыло! Що робыться, що робыться… Божечко мий.
Эх, яка бяда. Хата брошена, диты не кормлены… А уйти нельзя! Как же ж уйти?!
По дороге от Каменца тянулись и тянулись, шли, ехали, устало брели непрерывной чередой запыленные беженцы. Блеял и мычал недоенный и некормленный скот, рявкали клаксоны редких автомобилей. И все через ее переезд, шоб он сгорел…
Хорошо, что путевой телефон снова заработал! Говорят, какая-то сволота провода на седьмой версте оборвала. Как же без связи на железке? Ложись просто да помирай. А сейчас, пожалуйста, как часы работает. Ремвосстпоезд не зря туда-сюда носится…
Правда, каждый раз, как он мимо проезжает, то становится на вид все страшнее и страшнее — избитый, обгорелый…
Так, зараз будэ санлетучка из Жабинки на Барановичи… Гарно. Надо готовиться шлагбаум опускать.
Горпына Сэмэновна подошла к противовесу шлагбаума — и протрубила в горн. Затем опустила казенную веревку… в этот миг из клубов пыли на дороге перед самым переездом появились серые мотоциклы с колясками, в которых сидели серые запыленные фигуры в касках образца 1916 года, с рожками…