О, граф будет строгим хозяином… В первую голову половину мужичья — перевешать, а остальных — перепороть! Пригожих девок — в гарем…

Внезапно мотоцикл, на котором ехал Турчанинов, взвизгнув тормозами, остановился. Дорогу наискосок пересекала недлинная колонна мужиков в черных ватниках… О! Узники ГУЛАГа! Жертвы сталинско-кровавого режима!

23 июня 1941 года. 21 час 47 минут.

Дорога Кременец — Жабинка. Лесной заказник

— …и вы обязаны теперь до последнего своего вздоха быть благодарны Победоносной Германской Армии и ее Гениальному Главнокомандующему, Фюреру Великогерманского народа Господину Гитлеру! На колени, уроды! Целуйте сапоги ваших новых Господ!

Однако небольшая тупая толпа, обступившая мотоциклистов, все так же тупо молчала, все так же тупо рассматривая немцев своими тупыми русскими глазами. Только один из мужиков, огромный, с узеньким лбом на кажущейся крохотной голове над мощным торсом, промычал что-то вроде:

— Ты, фраер ушастый… Ты это… Про сапоги и колени… Базар-то фильтруй!

«О Господи, какие же тупые эти грязные русские! Они думают, что на рынок пришли?» — устало подумал граф. Впрочем, не все проявляли явную тупость…

Один из узников ГУЛАГа, весь покрытый синевой татуировок, прямо приплясывал от нетерпения.

— А вопросик можно, господин хороший? — заискивающе спросил он.

— Валяй… — вальяжно ответил расслабившийся граф.

— Это что же… Значит, мы всех жидов должны перебить, а за это нам позволят… дышать? Так выходит? — спросил занятный туземец.

— Ну, право дышать вы еще должны заслужить. А жидов-большевиков вы обязаны истребить, да! Немедленно! — прибавил в голос строгости граф.

— Ага, ага… А где тут у нас жиды? — засуетился туземец. — Соломон, будь ласков, выходи, тут тебя сейчас истребить желают!

Из толпы зека вышел худенький старичок, с тонкой жилистой шейкой, трогательно и жалко высовывающейся из воротника новенькоговатника.

— Ну шо я могу на это сказать… Я человек старый! Меня много кто за мою жизнь хотел истребить… И царское Сыскное хотело, и петлюровские сердюки, и польска Дефензива, и наше родное советское Угро тожеть… Однако же я до сю пору пока что жив, чего и всем присутствующим искренне желаю! И пока помирать не собираюсь!

— А скажи-ка нам, Соломон, вот ты человек битый, засиженный, авторитетный… Ты все знаешь наперед! Скажи нам! — попросил «Росписной». — Будет ли у немцев верх?

— Ну шо я могу на это тибе сказать… — задумался Соломон. — Думай сам, тебе жить. Одначе… Видал я как-то нашего Батьку Усатого на Красноярской пересылке… Чистодел, одно слово. Банки он брал, казначейства. Конечно, был он в тую пору чистый мокрушник, не без того, потому и одобрить его модус операнди не хочу… потому как не вор он! Нет, не вор. Законов наших он не чтит… Но одначе он и не беспредельщик. Просто у него — свой Закон! Который он сам себе установил, и сам по нему, бедняга, живет. Один на льдине! Люди его, знаешь, уважали… — Соломон пожевал сухими, узкими губами и после небольшой паузы продолжал. — И ихнего я тоже видал, в Вене, в тринадцатом году… Х-хе. Мазилка! Лох голимый, ни украсть, ни на вассере постоять… Нет. С НАШИМ оно и рядом не лежало. Не будет ИХНЕГО верха… не сдюжит!

— Хорошо! — кивнул «Росписной». — Соломон, посоветуй тогда еще… А с этими что нам делать?

— А я вот что тибе скажу… Я — Варшавский вор! — Соломон гордо расправил худые плечи. — Шестерить перед ЭТИМИ, даже за жизнь, не желаю! Не буду! Я сказал.

— Нет, Соломон, ты вола не крути… — допытывался «Росписной». — Что с этими фофанами делать будем?

— Ой, да шо с имя можно сделать… Мочить козлов! — И с этими словами ветхий старичок что-то выплюнул из беззубого старческого рта.

И это что-то, блеснув, вонзилось херру официру в шею. Вверх взметнулся фонтан алой артериальной крови. Толпа людей в черных телогрейках резко, как по команде, подалась вперед…

…Одно и то же, везде одно и то же — никакого уважения, даже простого «спасибо» освободителям от кровавосталинской тирании…

И на Западной Лице, и на Московском участке гидротехнических сооружений канала имени Москвы — ДмитровЛаге, и в Вишере. А на Северном фронте сейчас целая добровольческая Полярная Дивизия формируется… из добровольцев. [102] Это ведь только истинные интеллигенты мечтали, чтобы их из Шарашки освободили фашисты… Да и то — про это написано только в величайшем труде Исая Александровича Солженицера «В четвертом квадрате». А как оно там на самом деле было?

А «Росписной» опять чуть не плакал:

— Нет, ну куда вы торопитесь? Как голые в баню! Вот нет никакого у вас уважения к братану… Взяли и тупо козлов забили. А я вот, например, вон того — толстомясого — сначала по шоколадному цеху определить думал!

Бугор-«вольняшка», уже привычно вытирая верную киркомотыгу, сплюнул на труп графа Турчанинова:

— Все бы тебе, Росписной, зверствовать… Много тебе еще?

— Много! Только всего две жалких зарубочки пока и прибавилось! — с сожалением произнес «Росписной», показывая ему наборную, из цветного плексигласа ручку своей финки. — А я ведь на пидораса забожился, что сотни порву!