Лучше бы она не смотрела. Лучше бы это оказалось сном. В длинном цилиндре анклава, за толстой прозрачной стеной, в зеленоватом растворе плавает тело. Девочка.

– Вы узнаете ее?
– в голосе господина Рю сквозит тщетно скрываемая гордость.
– Мне разрешили показать ее вам. Это точная копия вашей погибшей дочери. Ее образцы оказались идеальными для программы.

Кирика не падает в обморок. Кирика не впадает в истерику. Это лишь клон. Она знает. Кукла, манекен, лишь имеющая вид ее дочери. Точный, бездушный слепок. Результат эксперимента, не способный на самостоятельную жизнь.

– Вы поможете нам, госпожа Кирика?
– голос ласков и одновременно ядовит. Только попробуй отказаться и немедленно получишь свою порцию яда.
– Она - совершенное создание. Конечно, у нее только тело вашей дочери, в остальном это... Неважно... но ей требуется уход. Даже ей требуется материнская забота.

На что она, Кирика, надеялась? На бессмысленный взгляд, слюни, все, что и должен представлять собой клон - пустую оболочку, обреченную на растительное существование. Поэтому она с ледяным спокойствием дожидается первого пробуждения того, что только имеет сходство с ее дочерью.

Девочка открывает глаза и поворачивает голову. Их взгляды встречаются, девочка шевелит губами, и Кирика с ужасом понимает ее вопрос:

– Мама? Мама? Мама?

Невозможно! Вот теперь и надо кричать, не обращая внимания на боль, кричать до тех пор, пока ужас не прорвет тонкую оболочку боли в горле и не выплеснет на белоснежный пододеяльник отвратительную лужу черной крови.

– Это - клон, госпожа Кирика. Она - биологическая копия вашей дочерью, но она - не ваша дочь. Она - собственность нашей компании. Биологический объект, полученный искусственным путем. Только в наших руках ее жизнь и ее смерть. То, что произошло, требует дополнительного изучения. Вы же сами специалист. Генетический материал в принципе не может сохранять человеческую память.

Не может. Не может.

– Мама, я заболела? Почему я здесь? Я хочу домой, мама...

Почему она не добилась более тщательной экспертизы два года назад? Тогда бы у нее не было сомнения, что под столбиком на городском кладбище имеет право покоиться частичка праха ее сгоревшей дочери... А если все подстроено? Если не произошло никакой катастрофы? То есть, она была, но Сэцуке в нее не попала?

Она видит, словно навязчивый сон, как Сэцуке целует ее в щеку, берет школьную сумку, выбегает на улицу и вприпрыжку несется вдоль домов. А рядом следует черная машина. Именно черная. Ведь черное - их любимый цвет. Кого - их? Их. Неведомых сил, взявшие на себя право распоряжаться тем, что им не принадлежит.

– Сэцуке! Сэцуке!

– Да, меня зовут Сэцуке. Что вы говорите? Маме очень плохо?!

Иначе как бы они заставили ее сесть в машину? А в вычислителе уже зреет ошибка. Единица вместо нуля. Зеленый свет вместо красного. И множество людей на переходе, ждущих, когда светофор запретит движение машин и позволит всем перейти на другую сторону улицы. И безжалостное, массивное тело бензовоза, могучего и тупого чудовища, уже изготовившегося к прыжку...

– Вы сошли с ума... Ваша дочь погибла. Господин Ошии, подтвердите...

– Зачем ты здесь?

– Меня попросили приехать. Кирика, дорогая...

– Не смей! Не смей меня так называть!

– У тебя истерика. Тебе надо успокоиться.

– Я не могу успокоиться, пока наша дочь содержится здесь! Они отняли нашу дочь! Ты это понимаешь?!!

– Это - не наша дочь, Кирика, - голос Ошии жесток.
– Это - кукла, фантош. В ней не больше смысла, чем в корове на скотоводческой ферме. Она не человек!

– Эта кукла умеет плакать, Ошии. Эта кукла называет меня мамой, Ошии. Эта кукла просится домой, Ошии.

Но они все же убедили ее. Болезнь была их союзницей. Кирика завидует тем людям, которые могут превозмогать боль, тем людям, которых смертельная болезнь, пожирающая тело, делает только сильнее, укрепляет их дух. Она не относится к таким людям. Она всегда была слабой. Изматывающая боль высосала из нее все силы, все желания. Ей все стало безразличным.

Хотите, чтобы я поверила, что Сэцуке - не моя дочь? Хорошо, я верю этому. Хотите, чтобы я продолжала находиться рядом с ней? Хорошо, я так и сделаю. Вы думаете, что пора выписать ее из лаборатории и перенести исследования прямо в домашние условия? Как вам будет угодно.

Ничто больше не имеет значения. У нее не осталось ни сил, ни любви, ни равнодушия. Только боль, поселившаяся в горле и пустившая свои ростки по всему телу. Боль вытеснила ее из ее же тела. Ей, Кирике, больше нет там места. Она не может сосуществовать с болью. Они - непримиримые враги.

– Меня попросили забрать... забрать Сэцуке с собой. В Хэйсэй. Они говорят, что так будет лучше для всех нас.

Игла впивается в вену, и пожиратель боли впрыскивается в кровь. Несколько блаженных минут облегчения, за которыми наступает странное и еще более страшное состояние, словно ты умерла, словно жизнь прекратилась и тебе снится последний сон. Агония.