Когда-то давно, я случайно столкнулся на улице родного города с бывшей одноклассницей, «двинутой» на всём индийском (ну кроме, пожалуй, тамошних фильмов). Она долго маялась дурью, пока не уехала в эту самую Индию. Там серьёзно увлеклась йогической практикой и стала зарабатывать буквально бешеные деньги по возвращении на Родину, обучая всяких состоятельных тётенек настоящей индийской гимнастике. Она то и поведала мне о том, как происходит ежегодное омовение в священной для индусов реке Ганг. И раскрыла «секрет» почему все индусы не перемёрли от всяческих инфекций, плескаясь в довольно мутной и грязной воде и испивая оную безо всякого опасения. Вода священной реки берёт своё начало где-то высоко в горах, где на поверхность выходят залежи серебра. Добывать его в промышленных масштабах не выгодно, поэтому лежит себе и лежит. А водичка в реке становится «серебряной», кроме того, жутко холодной, и убивает всякую заразу, что в ней заводится, но естественно везёт не всем: иностранцев просят не испытывать судьбу.

Этот — то феномен холода (там, у истоков реки, по словам моей знакомой, градус и вкусовые качества воды ни чем не отличаются от сходных параметров той воды, что я сейчас пил), возможно и помогал очищать воду. Холод и серебро — природные антисептики, артефакт, каким-то образом умел имитировать эти или схожие по воздействию на вещество качества природных явлений. Залив воду обратно во флягу, я упрятал артефакт в футляр и убрал ценное приобретение в РД. Нужно было подарить нечто в ответ. Но что?.. Смекнув, что артефакт, пусть и уникальный, для моего нового знакомого сам по себе большой ценности не имеет (кровососы совершенно спокойно относятся к радиации и чистая вода им ни к чему), а является неким символом, я расстегнул комбез и отцепил с шеи «анх» [60] . Этот оберег был двойным и подаривший его мне таджикский парень сказал, что если разделить его с другом, то защитные свойства его будут во сто крат сильнее. Повернув кругляш против часовой стрелки, я разделил его на два более тонких диска. Один снова повесил на цепочку и вернул на прежнее место, а другой нанизал на проволоку и смерив на глаз массивную шею Охотника сделал некое подобие моего амулета. Потом на вытянутых руках протянул мутанту. Слегка помедлив, кровосос наклонился вперёд, так, что я смог надеть медальон ему на шею. Тот сразу затерялся в ворохе щупалец.

Сознание царапнул целый букет мысле-ощущений, отражавших гамму чувств от недоумения, до глубокого потрясения и благодарности. Чтобы прокомментировать акт мены и своеобразного братания, я сказал:

— Охотник и Тридцать девятый — братья. Я всегда прикрою, если позовёшь. — Мутант согласно наклонил голову и прорычал:

— Братья. Враг умрёт. Все умрут. Тридцать девятый будет жить! —Его глаза сверкнули жёлтым огнём, и Охотник издал низкий, вибрирующий рык, от которого у меня ощетинились волосы на загривке. Потом мутант встал и чуть ссутулившись, пошёл к лестнице ведущей вниз. Обернувшись, сказал, прощаясь:

— Время большой охоты. Время уходить. Тридцать девятый должен остаться. Ночь — опасно. Ещё много охоты. Потом. Сейчас — один. Ты — отдыхай. Безопасно: база, дом. Никто не потревожит. Страх.

Кровосос истаял в воздухе и совершенно беззвучно удалился. Я переместился таким образом, чтобы видеть часть пейзажа сквозь узкое окно башни и лестничный пролёт. Произошедшее было слишком велико для того, чтобы быстро дать ему полновесно обоснованное объяснение. Мало того, что мутант мог связанно излагать свои мысли, он ещё и осознанно помогал мне воевать, допустил в своё жилище. Хотя, что тут удивительного: я находился в одном из самых странных мест на планете. Так или иначе я жив и приобрёл сильного союзника. Теперь же следовало определиться с общей обстановкой.

Как оказалось, я вышел точно в районе Военных складов, бывших большей частью под контролем группировки «Свобода». Точно не известно, как этому клану удалось захватить столь лакомый кусок Зоны отчуждения, но именно запасы Советской армии позволили «Свободе» занять весомое положение в структуре взаимоотношений местного сообщества. Исходя из имеющейся у меня информации, можно было лишь подтвердить всеобщее убеждение о поддержке оказываемой властями Украины, что автоматически означало опеку и прямое вмешательство в управление группировкой со стороны спецслужб и, вероятно так же, западных разведорганов. Этим и объяснялась безмерная терпимость со стороны военного командования особого района «Чернобыль» к сталкерам именно этой группировки. Как, впрочем, и странное нежелание тех же военных взять под контроль инфраструктуру военных складов, что несомненно позволило бы рассечь коммуникации артерий снабжения других группировок, саботировать поставки оружия и припасов и, в конечном итоге, ослабить, и уничтожить клан «Долг», и наёмников. Объяснение такой пассивности со стороны военного командования было только одно: сил и средств на полномасштабную войсковую операцию просто не было. Да и откуда им взяться, если западные «друзья» постоянно ослабляли вооружённые силы страны. Делали всё для сокращения численности личного состава и урезания парка техники, мотивируя это тем, что главной задачей для обновлённых ВС Украины станут миротворческие операции в составе сил НАТО, поэтому в армии вообще большой нужды нет. И зачем новая техника, если достаточно, например, американской (часто дышащей на ладан и морально устаревшей), которую доставят прямо на место проведения операции. «Паркетная», слабо пригодная для современной войны амеровская техника стоила дорого, существенно снижая при этом боеспособность действующих подразделений. Лично был свидетелем, как в одной балканской стране, американскому «Страйкеру» [61] оторвало переднее правое колесо обычной советской противопехотной «ведьмой». После этого случая амеровские «миротворцы» предпочитали не высовываться из расположения и упросили российских десантников одолжить им пару наших БТР с экипажами. В последствии, американцы заменили колёсную технику на более неприхотливые и надёжные гусеничные М113А3 [62] . Но из-за необходимости усиления брони, амеровский «броневик» жрал много горючки. Кроме того, машина слабо держала кумулятивные «выстрелы» из РПГ-7 даже в область лобового броневого скоса. Хорошего мало, учитывая то, что большинство мин и гранат были советскими.

Но пока ещё в Зоне летала и ездила только старая, советская техника. Что спасло немало жизней солдат и доставляло сталкерам море беспокойства. Однако затруднения, вызываемые местными условиями, как это ни странно, уравновесили изначально проигрышное положение сталкерских группировок. Армейцы были вынуждены отказаться как от артударов, так и от любых масштабных операций с использованием бронетехники. Точечные десантные операции были основным средством влияния военных на внутреннюю оперативную обстановку Зоны отчуждения. Вояки поступили весьма разумно, перегородив дороги блокпостами и постоянно совершенствуя средства защиты для своих рейдеров. В открытом бою такой боец стоил десятка вооруженных, чем попало, сталкеров. Однако сюда десант высадить не удастся так просто: вертушку или собьют на подлёте, или организуют десантникам тёплую встречу. Даже «Свобода» не рискует открыто говорить о своих связях с военными, рискуя в противном случае, навлечь на себя месть со стороны всех более-менее сильных сталкерских кланов. Те непременно объединятся, хотя бы на время, чтобы уничтожить антагониста, резонно смекнув, что если не сделают этого — сталкерской вольнице быстро придёт конец.

…Сон был глубоким и коротким. Остальное время провёл в дремотном состоянии, борясь с накатывающей мигренью. Охотник так и не вернулся. Заставив себя поесть. Ради такого случая разогрел остатки тушёнки — горячая пища несколько улучшила самочувствие. Светало.

Я вынул ПДА и включил сканер. Через полчаса у меня была карта оперативной обстановки в районе деревни и прилегающих к ней холмов, и юго-западной оконечности дороги ведущей к Радару. Местность была сложная: холмы и глубокие овраги переходили в небольшое плоскогорье, что затрудняло распространение радиоволн. Плюс, Выброс всё сильнее давал о себе знать, как спонтанными всплесками радиопомех, так и приступами дурноты и жесточайшей мигренью, проходившей так же внезапно, как и начинавшейся. Если в течение суток мне не удастся выработать план маршрута к Ржавому лесу, то придётся оставаться здесь ещё довольно продолжительное время. Длительность Выброса была безотносительна каких либо сроков: он мог продолжаться и час, и два или затянуться на сутки. Сама природа этого явления малоизученна: достоверно известно только то, что человек его последствий пережить не может, подвергаясь ментальному и радиационному воздействию. Все статичные аномалии меняют своё месторасположение и неприятные сюрпризы ожидают путешественника там, где раньше можно было свободно пройти. Припасы подходили к концу, и пересидеть без ущерба для боеспособности, можно было не более семи суток.

Судя по засечкам группового радиообмена, рейдеры «Свободы» и «Долга» сворачивали свои операции в этом районе на время Выброса, лишь «долговцы» оставляли три «секрета» в специально оборудованных ЗНП [63] . Места точной дислокации последних, я засечь не смог. Но вряд ли они помешают мне пройти мимо себя: сам сидел в таких коробках во время учений: снаружи хоть потоп — сиди и не чирикай, смотри в трубу.

«Монолит» отметился в эфире лишь однажды: засечка совпала с небольшим строением метрах в десяти от дороги ведущей на Радар. Скорее всего, это была сторожка, которая находилась недалеко от аллеи голов выставленной сектантами напротив рва, отделяющего их территорию от зон контролируемых другими кланами. Ещё один вклад в копилку: «монолитовцы» или имели защиту от действия Выброса, или каждый раз оставляли смертников, чтобы те до последнего контролировали обстановку и несли службу по охране аванпоста.