— Слово кабальеро, положил я руку поверх кружки для убедительности. Познакомьте меня с вашей дамой сердца и гарантирую, через декаду она сама вам назначит встречу.

— Через декаду, — умилился Шваден и стал отсчитывать дни. Дальше трех дело не пошло.

— Даже раньше.

— Что я могу сделать для вас? вызвался баронет, но решимости оказать мне услугу в голосе не слышалось. Не благодарная харя! Погоди-погоди и на хитрую жопу, найдется х…й винтом!

— Ни чего, отказался я.

— Может вам нужны деньги? растерялся Шваден от моей бескорыстности.

По морде вижу и денег ему жалко.

— Своим не знаю счета!

Ни сколько не преувеличиваю, своих у меня давным-давно не водится. Те что звенели в кошеле принадлежали Жрицам.

— Тогда что? заволновался Шваден.

— Приглашение на прием к графине Гошен, назвал я цену дружеской услуги.

— Зачем? глаз Швадена открылся.

— Сказать последнее прости… — ни чего лучше не придумалось. В прочем излишне быть загадочным и несчастным не стоило. От выпитого дон Шваден плохо всасывал смысл моих слов. Не рубил тему.

— Кому сказать? — Швадену загорелось выведать чужой секрет. На пьяной роже пятнами проступил корыстный интерес. Будет о чем потрепаться за бокалом спуманте.

Вздохаю так горько, что мне позавидовал бы и Желтков**.

— Она для меня…, - красивое длинное молчание. Не хватало только скрипки, взять дрожащую ноту одиночества.

У Швадена на глаза навернулись слезы. Из солидарности.

Выпили. Потом еще и еще. В минуту просветления любезный друг пообещал раздобыть мне приглашения на прием, если я выполню свое обещание помочь ему.

— Прямо на приеме и спасу вас, — заверил я его.

Расчувствовавшись моим великодушием, Шваден полез целоваться. Но я не член политбюро КПСС, что бы баловаться засосами с мужиками. Так обошлись.

После удачно проведенной вербовки Швадена, поднялся в снятый номер. Повалятся и подумать над дальнейшими действиями.

День прошел продуктивно. Завязались полезные знакомства. Имелась предварительная договоренность получить заветное приглашение на прием в графский дом. Плюс бард расстарается.

На душе легкая эйфория от предвкушения грядущих авантюр. Мысли все больше не о деле, а о праздном времяпрепровождении с участием женского пола легкого поведения.

Дальше релаксация застопорилась. В соседнем номере кто-то на ком-то ухал, кто-то под кем-то ахал. Вопли отвлекали. Безобразие! Ни какого покоя! Я запустил в стену подушкой. С минуту постояла тишина. Затем заухали и заахали в три голоса! Да, у них там групповуха! Жируют гадские люди! Пришлось вставать и отправляться вниз. Снять стресс добрым глотком. Что поделать, привычка мутировавшая в рефлекс.

Народу значительно прибавилось. Знакомые мне девицы снялись двум купчикам, на показ потрясавших набитыми кошелями. Стол заставлен приличной закуской на серебряных тарелях и бутылками, в паутине и пыли от выдержанных в подвалах лет.

На этот раз я обосновался в бирюзовом интерьере. По дальше, у стены. Помнится, в Лектуре подобные посиделки закончились потасовкой и арестом. Но прочь мысли о дурном! Я заказал амонтильядо. Душа просила изысканного и благородного напитка с аристократическим градусом веселья.

Напротив меня деловое свидание. Двое толстосумов и толстопузов пережевывая фазана, передавали друг другу бумаги, читали их и обсуждали в полголоса. За ними, я видел в небольшую щель в портьерах, кавалер обихаживал даму. Подвигал тарелки, наливал Золотистый Мускат, вздыхал, нежно целовал руку и говорил, говорил, говорил. Чуть с боку, лейтенант доблестно бился с салманазаром мадеры. Розовый рубец на лбу подсказывал, недавно солдатик прошлепал хороший удар. За лейтенантом компания кабальеро дружно под здравницы и шуточки воевала с жареным поросенком. Дело у них спорилось, вино едва успевали подносить, а поросенок таял на глазах.

В зал входили, выходили, вновь входили и так ежеминутно. Появление сеньоры в черном я откровенно прозевал, может, отвлекся на кавалера и даму. Воздыхатель добрался с поцелуями только до локтя, а его любовь уже осоловело хлопала глазами и не реагировала на слова.

Гостья стала перед бардовой портьерой и оглядывала зал найти местечко. Черного бархата платье в серебряной вышивке очень гармонировало с её темными волосами и диадемой.

— Будь я художником, — произнес я, — ваш портрет стал бы вершиной моего творчества.