Короче говоря, уж не знаю, по каким именно причинам их лордства приняли решение о моем награждении, но уверен: все достигнутое мною было бы невозможно без помощи моих людей. Они обладали совершенно особенным темпераментом. Все они были добровольцами и проявляли типичное для англичан стремление выстоять, не важно с какими трудностями это было сопряжено, до тех пор, пока чувствовали, что действуют по своей свободной воле. После мобилизации значительная часть этого ценного качества была утрачена. Людей брали по большей части из рыболовецкого флота, где их товарищи зарабатывали приличные деньги, обеспечивая страну продуктами питания. Да и рыбаки, оставшиеся дома, работали не так много, как матросы на траулерах его величества. Их высокий боевой дух, безусловно, являлся положительной чертой. Но не обошлось и без отрицательных качеств, одним из которых было необъяснимое, на мой взгляд, упорное нежелание заниматься техническим обслуживанием своих же собственных судов. И пока я не понял причину этого явления, оно постоянно являлось поводом для беспокойства. Я обнаружил, что очевидное нежелание заботиться о двигателях, приборах и орудиях, от которых зависела жизнь людей, было связано с годами укоренившейся привычкой рыбаков покидать судно в тот момент, когда оно входит в док, и возвращаться только после завершения всех работ. На время пребывания у берега корабль переходил в руки группы людей, метко именуемых «судовыми земледельцами», которые выполняли техническое обслуживание, ремонтировали и обновляли все, что необходимо. Поэтому рыбаки просто-напросто не были приучены к выполнению каких бы то ни было ремонтных работ и, когда оборудование выходило из строя, всегда стремились переложить заботу о нем на плечи берегового персонала. Им не повезло – в первые месяцы войны такого персонала просто не было, а наши надежды на ремонт связывались только с мастерскими Кокса и Данкса, которые занимались подъемом немецких кораблей, затонувших во время Первой мировой войны. Чтобы обеспечить бесперебойное патрулирование, мне предстояло решить сложнейшую и абсолютно нерешаемую задачу – приучить судовые команды полагаться только на себя. Конечно, существовали некоторые технические проблемы, с которыми мы не могли справиться собственными силами, к примеру касающиеся асдиков. Но в Скапа работал исключительно трудолюбивый противолодочный офицер – лейтенант М. Ф. Исаак – сущее благословение для нас. Он делал абсолютно все возможное, чтобы обеспечить бесперебойную работу асдиков на наших кораблях. Для него ничего не стоило прибыть на катере к борту судна в 2 часа ночи, когда мы стояли на якоре в 6 милях от базы. Подобные люди всегда оказывают на окружающих хорошее влияние. Если он не гнушается среди ночи отправиться через пролив, чтобы привести в порядок наш асдик, значит, считает наше дело важным, а нас – достойными. Команда это понимала – люди же не глупы. Такой пример достоин подражания. Глядя на него, орудийные расчеты начинали обихаживать свои орудия, а механики – машины. Даже небольшого увеличения внимания, уделяемого механизмам корабля, было достаточно, чтобы предотвратить множество поломок. А вообще боеспособность корабля или группы кораблей является величиной очень зависимой от внимания и четкого исполнения своих обязанностей берегового персонала. На протяжении всей войны я не переставал восхищаться бескорыстным, самоотверженным и зачастую неблагодарным трудом тех, кто, оставаясь на берегу в условиях нередко более тяжелых, чем наши, обеспечивал готовность кораблей выйти в море. На нашу долю выпадало волнение – непременный спутник сражения, сознание того, что мы делаем настоящее мужское дело. На их долю – долгие часы не менее изнурительных сражений с электрическими цепями, причем в то время, когда мы спали.

К середине января 1940 года мы получили небольшую передышку, освободившись от осточертевших стояночных вахт у ворот. «Айрон Дюк» стал базой для флота небольших дрифтеров, офицерами на которых были выходцы из Королевского военно-морского добровольческого вспомогательного резерва, о котором я уже упоминал, а рядовыми и старшинами стали лица, мобилизованные в военное время. Дрифтеры были оснащены первыми, еще несовершенными моделями асдиков и без устали сновали взад-вперед в пределах боновых заграждений. Они имели по две глубинных бомбы, подвешенных на корме, а их команды нередко строили догадки, что произойдет, если придется сбросить хотя бы одну из них. «Крестным отцом» вспомогательных патрулей стал коммандер Шиллингтон из Белфаста. Он безраздельно правил своими подданными из капитанской каюты «Айрон Дюка».

Появление вспомогательных патрулей освободило нас для выполнения своих непосредственных обязанностей, и теперь мы могли принять участие в эскортировании конвоев. Невозможно выразить нашу радость, когда мы наконец получили возможность пройти больше шести миль по одной прямой после того, как многие месяцы елозили взад-вперед по одному и тому же опостылевшему участку. Нашей любимой работой стало сопровождение судна «Тринити Хаус» [1] по отдаленным маякам. Во время одного из таких походов «Лох-Туллу» атаковала немецкая подводная лодка, хотя береговой персонал упорно утверждал, что мы преследовали кита. Между тем она всплыла на поверхность как раз между нами и судном «Тринити Хаус» и была отчетливо видна с обоих судов. К сожалению, мы не смогли развить атаку из-за неисправности асдика, а после устранения неполадки, к сожалению, так и не обнаружили лодку. К этому же периоду относится охота за подводной лодкой, обнаруженной с воздуха в районе Хой-Саунд. На поиски отрядили два совершенно разных корабля – корабль его величества «Келли» (капитан лорд Луис Маунтбеттен) и траулер «Лох-Тулла». Выбор пал на нас, по-видимому, потому, что в тот момент мы были единственными кораблями с асдиками, имеющимися в наличии. Разумеется, мы ничего не нашли – к моменту нашего подхода ее и след уже давно простыл. В то время – и так было до тех пор, пока нам не удалось наладить эффективное сотрудничество с авиацией, – промежуток времени между поступлением информации с самолета и прибытием «морских охотников» был настолько велик, что шансы установить контакт у последних были ничтожны. В описываемом мною случае этот промежуток составил 24 часа.

Предположим, с самолета заметили подводную лодку в положении Х. При этом мы пренебрежем фактом, что летчики из-за несовершенного навигационного оборудования, установленного на самолетах, могут весьма существенно ошибиться при определении географических координат цели (иногда ошибка достигала 10 миль). Но даже если летчик сообщил координаты правильно, вражеская подводная лодка, для командира которой обнаружение противником вовсе не является тайной, будет продолжать двигаться в подводном положении со скоростью около 4 узлов до тех пор, пока воздушные патрули будут вынуждать ее оставаться под водой. Когда же с наступлением темноты у нее появится возможность всплыть, она увеличит скорость, задействовав дизеля, а значит, о ее обнаружении говорить уже не придется. Если же предположить, что лодка останется в подводном положении, а охотники прибудут уже через час, им понадобится прочесать 50 квадратных миль пространства вокруг предполагаемой точки обнаружения. Спустя еще час площадь поиска возрастет до 200 квадратных миль, а через два часа составит уже 800 квадратных миль. Отсюда ясно, что даже чисто теоретически бесполезно отправляться на поиски по сигналу авиации, если не можешь прибыть в нужную точку в течение одного-двух часов. За час группа противолодочных траулеров может основательно прочесать участок длиной 10 миль и шириной 8 миль, но затем площадь поиска начинает увеличиваться быстрее, чем возможности траулеров. К счастью, практика более благоволит к охотникам, чем теория. В прибрежных водах земля часто сужает район поиска или же делает определенные участки территории менее вероятными. Кроме того, перед немецкой подводной лодкой стоит не единственная задача уклониться от преследования. Она пришла с вполне определенными целями и будет пытаться их реализовать, а значит, будет держаться вблизи маршрутов конвоев. Если же ее заметят на пути к базе или к оперативному району, можно предположить, что она продолжит движение в том же направлении. И тем не менее, отправляться на охоту через 24 часа после обнаружения подлодки – жест, противоречащий здравому смыслу. Обнаружить противника к тому времени уже практически невозможно. Подобным поискам вообще крайне редко сопутствовал успех до тех самых пор, пока, уже намного позже, вопросы взаимодействия не были урегулированы, военно-морские и военно-воздушные силы не стали подчиняться одному оперативному командованию, а на самолетах не появилось оборудование, позволяющее обнаружить подводную лодку и направить к ней корабли эскорта.

Между тем, судя по всему, немецкая подводная лодка действительно находилась вблизи Скапа-Флоу. За сутки до нашего совместного с «Келли» мероприятия ее присутствие зафиксировала одна из петель, а еще за сутки или двое до этого «Дейви» зафиксировал контакт и произвел атаку. К тому моменту, как капитан «Келли» решил отказаться от совместных поисков и передал мне сигнал «следую самостоятельно», я находился на ногах уже 70 часов. Такое для меня было впервые. Кстати, самым тяжелым оказался период между 24 и 36 часами. Затем я почувствовал себя бодрее и даже восстановил утраченную было работоспособность.

Вернувшись в Скапа, мы пришвартовались у борта «Келли», и лорд Луис пригласил меня на ужин. Еще более порадовал меня тот факт, что он пригласил и Ланга. Меня довольно часто приглашали на военные корабли – выпить, поужинать, принять душ или сделать все три дела сразу, но капитан «Келли» был первым, кто пригласил и моего шкипера. Ланг, извинившись, отклонил приглашение, но явно был польщен.

В феврале было решено, что корабли группы по очереди отправятся в Абердин для дегауссинга – размагничивания для защиты от магнитных мин. Когда освободился первый причал, я поставил к нему «Лох-Туллу» и посетил в Букингемском дворце первую военную церемонию пожалования звания. Я оказался единственным представителем КВДР и самым последним офицером в шеренге. Когда до меня дошла очередь, его величество сказал: «Я так рад видеть сегодня здесь одного из вас». Я был настолько удивлен, что, лишь только он отошел, непроизвольно отошел назад и сделал поворот вправо, так что стоящему прямо за мной чрезвычайно важному армейскому офицеру пришлось предпринимать срочный уклоняющий маневр, чтобы избежать столкновения.

В Лондоне я провел два дня с женой и снова вернулся в Абердин, чтобы вести «Лох-Туллу» на север.

Когда одно судно из группы постоянно отсутствует, на долю остальных четырех остается больше работы, и к середине марта 1940 года люди изрядно устали. К концу месяца я и сам отправился к врачу – появились проблемы со зрением. Ночью я плохо видел огни, да к тому же они двоились. Мне был дан трехнедельный отпуск по болезни, а в помощь Лангу направлен еще один вахтенный офицер.

Дома меня осмотрел наш домашний доктор и прописал для начала трехсуточный сон. Затем приехал отчим и привез новости: в Норвегии назревают большие проблемы. Я не мог допустить, чтобы мои корабли отправились в бой без меня, и, отдохнув одну неделю, поспешил обратно. Пока я находился в дороге, Гитлер ввел войска в Норвегию. Я отправил Лангу телеграмму с приказом любыми правдами и неправдами удержать «Лох-Туллу» на западном патрулировании до моего прибытия и выслать за мной в Терсо шлюпку. Я не собирался показываться на базе Линесс, так как опасался, что мне не позволят подняться на борт. Все вышло, как я и задумал. Пока основная масса офицеров и матросов спешили на пароме в Скапа, я на судовой шлюпке добрался до «Лох-Туллы», откуда отправил сообщение адмиралу: «Принял командование группой». Полагаю, на мои проблемы командованию было глубоко наплевать. Все были слишком заняты.

Каждый день приходили новые группы противолодочных траулеров. Они получали топливо и следовали дальше – в Норвегию. Как же мы им завидовали! К кому мы только не обращались с просьбой послать нас туда же! Тщетно.

Месяцем позже траулеры потянулись назад. Вернее, то, что от них осталось. Они приходили по одному или по два, ненадолго задерживались, чтобы выгрузить самый невообразимый набор оружия и оборудования, спасенного с погибших кораблей, и шли дальше на юг. Я беседовал со многими знакомыми капитанами. Все твердили одно и то же: нас разбила авиация – не военные корабли немцев, не наземные силы, а именно авиация. За прошедший период наши моряки успели познакомиться с методами действий немецких летчиков и нашли их смертельно опасными. Оказалось, что немцы практически не обращают внимания на пулеметы Люиса – наше единственное орудие ПВО. Зато они не выдерживают огня четырехдюймовок. И не важно, что это орудия с малым углом возвышения. Немчура же этого не знает. И если такая пушка направлена примерно в нужном направлении и выплевывает снаряд за снарядом, сопровождая это действо надлежащим шумовым и дымовым оформлением, фашисты обычно не выдерживали представления и улетали на поиски более спокойной мишени. Побывавшие в Норвегии моряки также рассказали, что естественное желание выжить заставило их отказаться от существующей традиции открывать огонь только по приказу командира. В бою события разворачиваются настолько быстро – немцы выныривают из облаков прямо над мачтами корабля, – что артиллеристы должны иметь разрешение открывать огонь, не дожидаясь приказа, по любому самолету, идентифицированному как вражеский. То, что я узнал, убедило меня в правильности такой постановки вопроса. И я сразу же отдал соответствующие приказы на своих кораблях. Впоследствии на всех кораблях, которыми мне доводилось командовать, устанавливалось это незыблемое правило. Трижды оно помогло нам спастись. И никто не стремился злоупотреблять этой возможностью.