С юго-востока налетел сильный ветер с дождем. Теперь нам предстояло воочию убедиться, что не бывает одинаковых конвоев. В предыдущем, тихоходном, суда имели примерно одинаковую скорость, но этот конвой был составлен из судов, следующих в разные порты и имеющих разные возможности. Вместо 7 узлов мы пытались делать 9. Это было очень мало для судов, которые могли идти со скоростью 16 узлов, зато слишком много для остальных. Суда теснили друг друга, как лошади в стойле. Те, которые везли снабжение для армии в Египте, были загружены до максимума и сидели в воде низко. Другие были гораздо более легкими. Волнение и ветер «выносили» легкие суда из походного ордера. Стремясь во что бы то ни стало вернуться обратно, они выжимали из машин больше, чем это было возможно, выбрасывая в воздух длинные языки черного дыма – кошмар каждого командира эскорта. Конвой стал больше похож на стадо овец, чем на организованную команду. Пока старший офицер эскорта рвал на себе волосы и метался впереди конвоя, «Вербена» заняла место позади, всячески стараясь вернуть на место «младенцев», постоянно вываливающихся из «люльки». Между нами и старшим офицером шел постоянный обмен сигналами. Часто их было невозможно прочитать, потому что его корабль все время загораживал кто-то из «купцов». Уже потерявшие способность соображать, донельзя замотанные сигнальщики продолжали передавать сообщения, независимо от того, можем мы их прочитать или нет.

«Номер 14 дымит, остановите его».

«Номер 23 вышел из ордера».

«Номер 35 вышел из ордера».

«Почему вы так медленно реагируете на сигналы?»

«Займите правильную позицию!»

Так продолжалось трое суток. Все это время я оставался на ногах, старательно реагируя на беспрерывный поток сигналов. Ночью, когда старший офицер вел себя относительно спокойно (в те дни мы еще не знали радиотелефонов), я нес вахту, обеспечивая безопасность корабля. Опытных офицеров у меня не было, а погода держалась такая, что требовалось нешуточное мастерство, чтобы удержаться в своей позиции. Кругом темно, как у черта за пазухой, и только иногда мелькает расплывчатое серое пятно – это замыкающее судно центральной колонны поднялось на волне, наполовину обнажив гребной винт и взметнув облако кипящей пены.

За трое суток я спал всего три часа, да и то не подряд. В конце концов мы все-таки повернули на юг, иначе не знаю, сколько бы я еще смог выдержать. Сразу же после этого, надо полагать, для полноты картины, мы вошли в полосу тумана – густого, молочно-белого, мешающего не только видеть, но и дышать. Мы с трудом различали размытые очертания своего корабля – больше не видели ничего, но продолжали идти курсом конвоя. Так продолжалось всю ночь, а на рассвете, когда туман рассеялся, вокруг нас оказалось пустынное море. Ни намека на конвой.

Мне ни разу не доводилось присутствовать на ливерпульских конвойных совещаниях, и никто не удосужился мне сказать, что именно этот командир по известным только ему причинам всегда указывает судам конвоя точку встречи (в которой суда должны собираться, если были рассеяны) не менее чем в 25 милях позади от того места, где он в действительности намерен быть. Я получил световые сигналы относительно точек рандеву на ближайшие три дня и, насколько это было в моих силах, шел в каждую из них по очереди. По крайней мере, я так считал, поскольку держалась облачная погода и определиться я не мог. С момента выхода из Инистрахалла мы все время шли по счислению. На «Вербене» я был един в нескольких лицах и не мог уследить за всем – в расчеты вполне могла вкрасться ошибка. К тому же в них закладывалась ориентировочная скорость конвоя. Да и вообще до появления радара задача поддержания постоянного контакта с конвоем в условиях плохой видимости была самым страшным ночным кошмаром всех без исключения капитанов кораблей эскорта. Корабли эскорта нередко теряли конвои, но, имея возможность точно определить свое местонахождение и зная точки встречи, находили их снова. Так получилось, что в условиях видимости, ни разу не превысившей 1–2 мили, мы вышли в расчетную точку в 25 милях от конвоя и не обнаружили его.

По истечении трех суток я принял решение идти за конвоем в Гибралтар, придерживаясь его ориентировочной скорости и курса. Я надеялся, что, как только смогу определиться, доложу старшему офицеру о своем местонахождении по радио и запрошу курс, который позволит мне воссоединиться с конвоем. Был сезон «португальских пассатов» – юго-западных ветров, несущих с собой низкую облачность, закрывающую и солнце, и горизонт. Мы двигались в южном направлении в течение двух недель, но так и не смогли точно определить свое местонахождение. Как-то вечером – было около 6 часов – мы неожиданно вышли из полосы тумана и очутились под ярким субтропическим солнцем.

Я поспешно занялся определением своих координат, но в столь поздний час сумел вычислить только долготу. Мы находились примерно в 100 милях от Гибралтара, но на какой широте? Я решил направить корабль в сторону берега и с наступлением темноты определиться по звездам. К этому времени я уже успел как следует выспаться и чувствовал себя превосходно. Команда работала отлично, офицеры начали приобретать опыт и уверенность в себе. Короче говоря, это плавание было по-своему чрезвычайно полезным, мы испытали многие из трудностей, выпадающих на долю кораблей эскорта.

Я приготовился определяться по звездам, выбрал две звезды к северу и востоку от нас, взял в руки секстан и только тогда заметил, что с линией горизонта творится что-то странное. Пока я соображал, что бы это значило, мы снова вошли в полосу плотного тумана. Мы врезались в него, как в кучу белого хлопка, и безнадежно увязли в нем. Туман стелился по мостику, он был вполне осязаемым – казалось, его можно потрогать, он забивался в ноздри, проникал в горло, его хотелось выплюнуть. С мостика казалось, что туман перерезал «Вербену» пополам как раз за дымовой трубой. Наблюдателям можно было только посочувствовать. Над головами туман был еще гуще. Людей в «вороньем гнезде» было слышно, но не видно. Никогда в жизни – ни до ни после этого – мне не приходилось видеть такого густого, вязкого тумана. К счастью, стоял мертвый штиль, а значит, о приближении надводного судна нас бы предупредил асдик. Поэтому мы двинулись дальше.

На следующее утро не позднее 8 часов, по моим расчетам, мы должны были увидеть Гибралтар или, по крайней мере, один из мысов к югу или северу от входа в пролив. Но мы все еще двигались в тумане, поэтому я приказал снизить скорость. Вскоре в тумане показался просвет. Примерно в 6 милях прямо по курсу я различил землю. Судя по всему, это был мыс, но какой? На нем стоял маяк, и если бы я мог разглядеть что-нибудь, кроме светлого пятна, то по очертаниям берега идентифицировал бы и мыс. Но ничего, кроме расплывчатой светлой кляксы, видно не было.