Шрифт:
Кофе
Когда Агушину доложили, что Фарфорова привезли из аэропорта Домодедово мало того что в наручниках, так еще и в автозаке, он поначалу даже не поверил.
— Розыгрыш?
— Какой там розыгрыш? — криво улыбнулся Моджис. — Все натурально. Как в жизни. Не как на эстраде…
Агушин задумчиво почесал затылок и уставился на принесенную ему на утверждение доску с золотыми буквами, описывающими его новую должность.
— А какой умник сюда точку поставил?
— Но Геннадий Дмитриевич… — жалобно загундосил уставший переправлять буковки художник.
— Я же говорил, — беспощадно потыкал в доску Агушин, — точки не надо. Переправить.
Художник ненавидяще кивнул помощнику, они подхватили доску, вышли из кабинета, и Агушин снова почесал затылок.
— Ну, и как все это теперь разгребать?
Моджис только пожал плечами.
— Ладно, — вздохнул Геннадий Дмитриевич, — доставьте его сюда. Закрою вас всех своей широкой генеральской грудью.
— Прямо в наручниках доставить? — не поверил Моджис.
Агушин счастливо улыбнулся:
— Разумеется. Будет что внукам рассказывать: скажу, я эту вашу звезду собственноручно из наручников доставал.
И спустя пять или семь наполненных ожиданием минут мимо ошалевшей секретарши протащили самого Кирилла Фарфорова.
— О, снимите это немедленно! — взмолился Агушин.
Один из конвойных достал ключ и щелкнул браслетами.
— Все-все, — махнул им Агушин, — я вас не держу.
Конвойные вышли, и генерал юстиции нажал кнопку селектора.
— Юлечка, будь так добра мне чашечку чаю, а Кириллу Бруновичу… — он глянул на Фарфорова. — Чай? Кофе?
— Ничего я не буду, — сердито буркнул Кира.
Агушин рассмеялся:
— Мой вам совет, Кирилл Брунович, ну, просто по жизни: никогда не упускайте случая сорвать попавшую на пути ягодку удовольствия. Завтра может оказаться поздно.
— Черного кофе, — буркнула звезда. — Только не какого попало. Будьте добры, венесуэльского.
Агушин кивнул и подался к селектору:
— И черного венесуэльского кофе для господина Фарфорова.
Секретарша опешила:
— А где я его возьму? У меня в пакетиках только этот… с орлом и статуей Свободы.
Фарфоров картинно закатил глаза:
— Ну, пусть будет с орлом и статуей…
Агушин дал секретарше «добро» на орла и развернулся к Фарфорову:
— Ну, что, Кирилл Брунович, вы ничего не хотите мне сказать? Все-таки вы так внезапно исчезли, еще приказ о вашем задержании до аэропорта не дошел…
Фарфоров напрягся:
— Вы же нашли убийцу! Что вам еще надо?
Дверь открылась, и Агушин принял из рук секретарши чашечку чая.
— Но мы не нашли заказчика…
Фарфоров побледнел.
— И вы хотите сказать, что я…
— А вы что хотите сказать? — вопросом на вопрос отозвался Агушин.
Кира поджал губы:
— Я любил Шлица. А Шлиц любил меня. Тому подтверждение его завещание. Он же мне студию оставил! В центре Москвы! Понимаете?
— Еще бы, — кивнул Агушин. — За такую студию можно не одного, а целых трех Шлицев замочить.
Кира непонимающе распахнул большие глаза.
— Зачем мне его убивать? Он же мне целую студию завещал!
— А вот за этим! — рассмеялся Агушин. — Именно потому, что завещал!
Кирилл покачал головой:
— Чудовищная логика! Нечеловеческая прямо! Иезуитская… Вы что, и впрямь видите мир в таких омерзительных красках?!
Они не могли понять один другого. В принципе.
Регистратор
Утро началось для Артема с неприятностей, и первую плохую новость сообщил старый армейский друг Саффиров.
— Короче, слушай, Тема, на мое начальство давят.
Павлов сосредоточился. Он ждал, что замыслившие переоформить бизнес покойного Шлица на себя Фрост и Ротман не остановятся, но, чтобы давить… даже не на Шамиля, а на его начальство… здесь нужно было подключать серьезные ресурсы!
— А поточнее, Шамиль Ренатович, можно? Что значит давят?
— А вот то и значит, — зло отозвался Шама, — я, конечно, оборону держу: пока все новые учредители с паспортами не явятся, никаких перерегистраций быть не может!