Шрифт:
— Да и хрен с ней! — убито отмахнулся Ротман. — Мне-то что делать?! Как отмыться? Корней, хоть ты помоги! Прошу тебя. Я же сдохну в этой ссылке.
— Ну, ссылка не так уж и плоха. Я бы сам… не дай бог, конечно!.. посидел бы здесь пару месяцев. Давай я еще подумаю, пока ты тут отдыхаешь. Пойдем в тусовку. И улыбайся! Улыбайся! Шире! У тебя все прекрасно! Твой отъезд — это часть запланированного переустройства бизнеса.
Ротман криво улыбнулся, но не перебивал.
— Уголовное дело — специально задуманный трюк с целью избавиться от непрофильных активов и ненужных попутчиков. Сбежавшая невеста — тоже мудрый ход. Если выгнать, то того и гляди устроит скандал и в суд побежит, а так — прикинулся шлангом. Вроде как кислород кончается, тут тараканы и крысы побежали со всех сторон прочь. Класс! Наимудрейший Ротман!
Фрост со всей силы хлопнул Романа по широким плечам, вернув таким образом удар, с которого начался разговор. Только Роман в отличие от своего коллеги даже не пошатнулся, а лишь почесал лысый череп:
— Ну, бл… гений! Не зря ты «Первый среди главных». Спасибо!
Фрост улыбнулся.
«Ты меня еще не знаешь, Рома. Совсем не знаешь…»
Брат
Гигантская сцена на алимджановской лужайке была устроена по последнему слову эстрадной техники. Бригада мастеров, доставленная из Монте-Карло, в течение двух дней смонтировала это чудо шоу-бизнеса, объявив, что именно такая же сцена украшала совсем недавно пятидесятилетний юбилей Монакского соверена, князя Альберта Второго. Подобное сравнение льстило изощренному самолюбию Фархутдинбекова. Тем более оно вдохновляло не наделенных особо богатым воображением певцов разряда Клима Чука, который первым взобрался на только что сооруженную эстраду. Взобрался и тут же заскакал зайчиком, поджимая в прыжках коленки. Он называл этот фирменный пируэт «Чукноться можно!». Десяток раз подпрыгнул и завопил:
— Воу-у-уу! Во-о-о-оуу! — лениво зевнул, почесал тощий зад под съехавшими до колен джинсами и побрел искать еду; он ел много, но никогда не наедался и не толстел.
До начала концерта оставались считаные часы. Внук Алимджана, уставший за день, уснул, и для него было решено устроить небольшой концерт на следующий день. Гости постепенно заполнили лужайки, тропинки, площадку перед сценой. Появился разряженный в форму наполеоновского солдата администратор, который, откашлявшись, объявил о торжественном начале мероприятия. Он так и сказал:
— Торжественное мероприятие прошу считать открытым.
Началась шумная рассадка гостей. Первые столы возле самой сцены предназначались для самых близких друзей и очень дорогих гостей. Бизнес-сообщество занимало второй и третий ряды. Люди искусства, независимо от участия или неучастия в концерте, рассаживались далее. Замыкали зал ряды с работниками и подчиненными Алимджана, хотя, естественно, не все его люди получали разрешение сидеть на равных с гостями в зале, а только особо преданные, проверенные и нужные человечки.
Сам Алимджан восседал в центре самого первого стола, но длилось это, как правило, совсем недолго. После первого же тоста, который по заведенной однажды и никогда не менявшейся традиции он говорил сам, олигарх вставал со своего места, пускался в обход территории и за стол уже не возвращался. Более того, по законам восточного гостеприимства, которые в этом доме чтили особо, любой гость мог получить первый и самый лучший кусок, и Алимджан лично многим этот кусок протягивал. Отказаться, когда тебя с рук кормил лично Алим Фархутдинбеков, было невозможно.
Алим обвел взглядом гостей. Сегодня за его столом собрались многие, и они волновались в ожидании того, как пройдет эта встреча с магнатом, а более всего волновались Фрост и Ротман. Алим уже получил намек на то, что эти двое готовы делиться — в том случае, если Алим их поддержит.
«Глупцы!»
Алимджан позволял себе многое. Он умел и хитрить, и даже изворачиваться, но в таких случаях, как с наследством Шлица, предпочитал идти к цели прямо.
«Купить меня захотели…»
Прямо отказавшие в честной доле, когда Алим прямо их обоих об этом спросил, эти двое затеяли подковерные игры и, как слышал Алим, пошли даже на перерегистрацию фирм Шлица — уже без его наследников.
«Шакалы…»
Нет, Алим и сам умел и любил играть в жесткие игры, но это не тянуло на жесткую игру, это тянуло только на то, чтобы кому-то из них получить по морде. В этой новой ситуации Алим предпочитал подождать, когда Павлов их уделает, и только тогда уже подключиться самому.
«Ну, что… Где наш великий адвокат?»
Алим обвел глазами публику еще раз, увидел Павлова и хитро усмехнулся, подмигнув ему незаметно от окружающих. Но, конечно, подошел не сразу, а лишь после третьего тоста, прославляющего мудрость, дальновидность и организационный талант Алимджана. Алим просто возник сзади Артема — как он смел думать, совершенно неожиданно. И адвоката словно подбросила неведомая сила, и он встал, обернулся и раскрыл объятия навстречу Алиму.
— Здравствуй, дорогой.
И было видно: Павлов осознает, как он здесь уязвим.
Алим расцвел. Он обожал делать людям такие вот сюрпризы.
Тост
Артем ощутил появление Алимджана психофизически. Сперва острый взор обжег спину пониже шеи, а затем невидимый импульс сотряс адвоката. Он резко повернулся и встал навстречу Алимджану:
— Здравствуй, дорогой!
Фархутдинбеков обнажил ровные ряды крупных белоснежных зубов: