Все-таки проклятая у меня работа. Брошу все. Пойду в трактористы. Хозяйство заведу. Женюсь. Детей наделаю. Как отец: двух пацанов сразу, а третьего через пару годов. И дочку еще.

Убивать буду – только кур. По праздникам.

Ехать за город по дороге, превратившейся в каток, после бессонной ночи, пусть и на полноприводном автомобиле производства Наиглавнейшей моторной компании, показалось капитану безумием. Он добрался до Павелецкого вокзала, бросил машину, сел в полупустой вагон. Когда поезд миновал пригороды и глазам открылись бесконечные белые равнины, капитану полегчало. Подняв воротник бушлата, он вжался в угол скамьи и уснул.

Давным-давно приучивший себя к самоконтролю, он проснулся за минуту до прибытия на свою станцию. Называлась она, между прочим, Богатищево. Здешние деревни все, как одна, носили имена уютные и солидные, – безусловно, во времена появления этих имен люди тут жили обильно и спокойно. Впрочем, имелась деревня Косяево, но это не портило общей картины. Должно же быть среди селений Мягкое, Глубокое, Богатищево и Серебряные Пруды хоть какое-нибудь Косяево.

Кроме московского капитана, на щербатый бетон платформы сошел всего один человек: миниатюрная старуха в залатанном, подпоясанном бечевой китайском пуховике с огромным рюкзаком за плечами. Она бодро подпрыгнула, удобнее устраивая свой груз на спине, и стрельнула в капитана молодым глазом веселой ведьмы. Догоню, подумал сыщик, свежий после крепкого железнодорожного сна. Догоню, помогу дотащить поклажу. Я ж местный – вдруг она меня даже и вспомнит… Поговорим… Он прибавил ход, но бабка вдруг зашагала по тропинке меж кривоватыми березами невероятно резво, и шаг ее был ловок и точен. Капитан отстал. Дышал носом, жмурился на постреливающее сквозь ветви полуденное солнце. Не греет, зато светит – и то хорошо.

Федот был дома. В одном исподнем сидел на кухне. Мирно выпивал и закусывал.

– Прибыл? – осведомился он, мощно прочесав грудь.

– Ну.

– Садись.

– Где твой трактор?

– Отдыхает. И я с ним тоже. Вишь – сижу, снегопад отмечаю. Зима пришла, твою мать! Это тебе не хухры-мухры. Тракторист на деревне – главный человек, а зимой он в три раза главнее. Дорогу-то кому чистить? Мне. Не разгребу – никто сюда не доедет, ни хлебовозка, ни врач. В ваших Москвах такого не бывает. Понял теперь, кто перед тобой сидит?

– Понял.

– А чего такой мятый?

– Ночь не спал.

– Врешь, – Федот оглушительно захрустел огурцом, прищурил бесцветные глаза, всмотрелся. Пыхнул папиросой. – Чего стряслось?

– Ничего. Все нормально.

– Когда все нормально – оно сразу видно. А когда ненормально – еще виднее.

Капитан уперся взглядом в стену.

– Прошлой ночью, – сказал он, – я человека хотел от смерти спасти. Но не спас. А другого хотел убить. Но не убил.

Федот помолчал. Потом хмыкнул:

– То на то и вышло. Давай-ка выпей. Прямо щас. Накати стакан. И поедем. Поедем, малой. На тракторе покатаемся, из поджиглета постреляем… Все нормально будет…

– Не буду я стрелять.

– Не хочешь стрелять – не надо. А прокатиться – это первое дело. Свежий воздух… Я соляру зимнюю налил… – Федот весело подмигнул. – Ты в прошлый раз сказал, что квартеру в Москвах купил, да?

– В кредит.

– В долг, что ли?

– Да.

– И сколько, говоришь, стоит?

Капитан сказал.

Федот выругался.

– Как же будешь отдавать такой долг?

– Мне зарплату платят.

– И сколько платят?

Капитан сказал.

Федот выругался.

– Вот что, – сказал он. – Вчера Федор свою землю продал. Два гектара. Под дачные участки. Деньги – тебе отдаст. На твою квартеру. Только он велел тебе не говорить, что он землю продал. Имей в виду. И ты ему не говори, что я тебе сказал.

В печке гудело.

– Не возьму я у вас деньги, – сказан капитан. – У меня теперь свои есть.

– А тебя никто не спрашивает. Ты – малой. Ты делай, что тебе старшие говорят, понял? Возьмешь свои, добавишь наши.

– Как же вы без земли?

Федот печально покачал головой.

– Тебе, видать, на твоей войне совсем мозги отшибло. Или в Москвах обезумел… Мы тут – живем, понял? У нас есть вся земля, понял? Это у тебя ничего нет, окромя фуражки с кокардой. Понял, милицанер херов? А у нас всего полно. Пей давай.

После второго стакана мраки и тревоги отступили. Обстоятельно закусили квашеной капустой и поехали к Федору. Средний брат ничего не сказал младшему про проданную землю и деньги. А капитан ничего не спросил. Он не хотел ни о чем говорить. Он положил своей целью быстрейшее достижение бессознательного состояния. Но не вышло, даже наоборот – с каждым новым стаканом милицейская голова становилась как будто трезвее.

Он с удовольствием поменял городскую одежду на местную: форменные брючата с узкими красными лампасиками заправил в огромные валенки, запахнул телогрейку; хотел поставить на карман сигареты, но Федот заявил, что трактористы сигареты не курят, и вручил початую пачку «Казбека». Капитан изучил картинку. На фоне мрачной горы абрек в бурке гонит скакуна – куда гонит? Конечно, фугас закладывать, чтоб московского мента Сережу лишить жизни. Не вышло, хохотнул про себя капитан Сережа, извини, абрек, как-нибудь в другой раз.