Шрифт:
Почему ему отказали в паспорте, я не знаю. Жан написал президенту республики письмо, в котором говорил, что никогда не просил милостей для себя, но хотел бы, чтобы помогли Олу Брауну. На следующий день солдат муниципальной гвардии принес паспорт.
Ол уехал в Америку. Так как шла война, мы долго не получали от него известий. Позднее Жан узнал, что он работает мойщиком посуды в одном из баров Гарлема. Жан поехал в Нью-Йорк, нашел Ола, дал ему денег и обещал помочь. По возвращении во Францию он встретился с Марселем Серданом, рассказал ему об Оле, и тот, в свою очередь, пообещал открыть тренировочный зал, которым будет руководить Ол.
Сердану суждено было погибнуть в авиационной катастрофе, а Ол скончался от туберкулеза в одной нью-йоркской больнице.
Если бы мне пришлось перечислять всех друзей, которым помогал Жан, мне не хватило бы этих страниц.
11
В том же 1939 году мне много раз предлагали сниматься в кино. Хотелось дебютировать удачно. Из-за болезни я пропустил первый фильм, сценарий которого меня очень заинтересовал, — «Ночь в декабре».
В другой раз это был «Человек, который ищет истину» с Ремю. Автор сценария Пьер Вольф заведовал отделом критики в крупной газете. Он счел необходимым предупредить меня, что, если я откажусь сниматься, он меня «утопит». Именно поэтому я отказался, хотя охотно работал бы с Ремю. Наконец, меня пригласили попробоваться на роль де Грие в «Манон». После просмотра продюсеры и режиссер заявили, что я скорее Дантон, а не де Грие.
Жан, возмущенный таким забавным утверждением, написал стихи.
Как мне сделать, чтоб тело светилось твое, Источая и мирру и амбру, Чтобы ангел, одетый в костям де Грие, В этой студии вышел из кадра. Им, несведущим, не понять, Что душа твоя — снег и огонь — все на свете, Что не зубы красивые нужно искать, А накинуть на ангела сети.Доказательство
От смеха, право, умереть не диво, Как видят люди образ де Грие! Ведь чтоб понять, что истинно красиво, Достаточно взглянуть в лицо твое. И, бурю чувств открыв в покое мнимом, Вдруг осознать — все мрак, небытие, Когда светило лучезарное твое Сияет и горит неугасимо. Божественный огонь в тебе живет, Перебирают боги струны твоей лиры, Поэтому столь чист, прозрачен звук ее И лишь она секрет твой раскрывает миру. Когда страдаешь ты — нет хуже ничего... Наверно, колдовство тому причиной. Стихи мои не в силах победить его, Я их стыжусь: прости меня, любимый.Страдание, о котором пишет Жан, было связано с моими зубами. Он повел меня к своему дантисту, и тот, сделав рентген, хотел удалить мне все зубы. В двадцать четыре года! Какая драма! У этого дантиста работал молодой сотрудник, которого заинтересовал мой случай. Он предложил заняться моим лечением. Готовый на все, я согласился. Он лечил каналы всех моих зубов. Позднее я ушел на войну с временными пломбами.
А Жана моя болезнь вдохновляла на создание стихов.
Недостойный поэт
Ты, как можешь, борешься с болью И на ребенка походишь более Или на зверя. Ко мне ты подходишь, Глаз, полных упрека, с меня не сводишь: «Ведь в карманах твоих уж, конечно, секретов немало, Помоги же, всесильный поэт!» Так глаза говорят — они тронуть могли бы и скалы, Я не в силах помочь, разрывается сердце в ответ.Этой ночью
Я в объятъях твоих этой ночью хотел бы уснуть, Но ты стонешь, Жанно, и жестокая боль не проходит. Меж тобою и мною незримый любви призрак бродит, Я сквозь стену готов в простыне проскользнуть.Твоя мерзкая болезнь
Ты шагаешь взад-вперед, Ног твоих следы целую. Боль же, что в тебе живет, На себя взять не могу я. Если б знал, какой напев Пели феи королевам, В замках усыпляя всех, Пой я голосом сирены. Погрузил бы в забытье Эту боль я осторожно. Но увы! Ничем ее Успокоить невозможно. Так пусть стократ воспета мной, Живущая в устах прекрасных, Когда пером взмахну я властно, Уснет, довольная судьбой.Ненормально
Когда Жанно от боли сам не свой, Он как цветок, под пламенем поникший, Иль мечущийся в клетке зверь лесной, Которому сейчас весь мир чужд остальной. Пакт заключить готов я с чертом иль с Всевышним, Чтоб снова увидать ожившим Того, кто радость воплотил собой.Осенний олень
Пока твоя любовь любовь мне не открыла, Считал, что правильно в игру играю я, То старая игра была в «они» и в «я» — Венера в Лувре, что на подиуме застыла. Но то была тень тени, жил мертвец во мне, Фавн бронзовый, в котором нет желанья, Неистовство, на бедность подаянье, Безумца семяизвержение во сне. Так не вини ж меня за то, что жду в томленье Я дара твоей юной красоты, Когда со мною рядом дремлешь ты, А я тобой любуюсь в упоенье. Ах, пусть болезнь покинет твой альков И мне вернет сей дар благословенный, Чтоб не был я, как тот олень осенний, Настороженно ждущий рога зов.