Американцы приехали в воскресенье. На плацу «Адольфа Гитлера» играл «народный каринтийский ансамбль». Многие мужчины были одеты в белые рубахи, кожаные короткие штаны, белые чулки и ботинки с пряжками, полученные ими сверх нормы срочными посылками. После ансамбля пел хор штирийцев, и танцевали тирольцы…

Гости расползлись по лагерю, заходили в бараки, расспрашивали заключенных, но с ними, с каждой маленькой группой, шли Кеннеди, Зильбер, Вейс и Браун. Вольфсберговцы мрачно молчали, нехотя отвечали на вопросы и, боясь возмездия, не жаловались.

Американцы уехали… Мы никого из Глазенбаха не получили, но Кеннеди должен был уступить туда порядочную группу наших мужчин. Счастливцы! Мы им завидовали.

Посещения затем пошли вереницей. Приехал бригадир, начальник частей, расположенных в Каринтии, затем депутаты английского парламента, затем квэйкеры и последними офицеры УМСА.

В интервалах между посещениями мы возвращались к суровой рутине. То нас оставляли без прогулок, то запрещали лекции, то женский или другой блок оставался без церкви. Пища не улучшалась. В дни посещений в баланде плавали целые куски корнбифа, но они исчезали на следующий же день. После периода картофеля нас стали кормить свеклой. Бураки привозились в громадном количестве и ссыпались прямо на землю. Их затем кромсала машина, и со шкуркой, даже не помытые, они варились в котлах. Это нечто буро-красное, слащаво-горькое довело нас до отчаяния. Число женщин к тому времени возросло до такой давки в бараке, что мы буквально наступали друг другу на ноги.

В один солнечный день женский барак взбунтовался. Начали это, конечно, молодые.

На задворках нашего барака собралась компания: военнослужащие, машинистки разных учреждений и члены Союза германских девушек. Срочно был выбран «комитет демонстраций», о чем было сообщено, при помощи милого д-ра Брушека, в мужские блоки. В полдень, когда «фрасстрегеры» появились в сопровождении одного из наших «Джоков» в воротах блока, неся бурую массу, их встретили женщины, отняли палки от котлов и одним движением вылили баланду на землю.

Почти одновременно и в мужских блоках встречали вносящих пищу, и она с криками протестов выливалась на «аллею».

Наступила знакомая уже картина. Забили в набат, зазвонил «алларм» на вышках. Из английского двора бегом мчались солдаты с ружьями на перевес.

Кеннеди не было в лагере, и всю ответственность принял на себя полковник-комендант. Крики, битье ложками в миски, палками о котлы, хлопанье ставнями и волчий вой привели в ужас деликатного кавалериста. Он впервые прошел в кухню и заинтересовался содержимым котлов. На дне каждого слежалась земля, смытая кипением с бураков…

Кухня была заперта. Нам срочно выдали по половине небольшой консервной банки — рациона английских солдат. Банок, конечно, не хватило. Давали хлеб, сыр, конфеты. Вечером мы впервые получили густой сладкий, как мед, чай с молоком.

Это был взлет вверх. На следующий же день в лагерь вошли грузовики с свежим зеленым горошком в стручках. Два месяца мы ели эту свежую пищу. С раннего утра и до вечера женщины сидели на ящиках перед кухней и чистили, чистили и чистили это блаженство. Но кончился горох — и мы опять вернулись к гнилому рису, червивой чечевице, фасоли и вонючей капусте.

Лето 1946 года было полно волнений. Перенаселенность вызывала, волей или неволей, столкновения в бараках. Утомляло все. Жара, непереносимая в помещениях и такая же тяжелая наружу. Целый день кто-то плескался в умывалках. Душей у нас не было. Просто под краном люди обливались водой и старались хоть немного прохладиться. Купаться нас всех водили в баню и только раз в неделю. На группу в 36 человек (12 душей — под каждым по три одновременно) отпускалось 5 минут. За это время нужно было намылиться, вымыть голову и ополоснуться. Женщинам, из-за длинных волос, отпускали две лишних минуты. Утомляло однообразие, которое пяти тысячам людей не могли разбить ни пение хоров по воскресеньям, ни лекции раз в неделю. Утомляло безделье, так как работала только очень маленькая часть, и рабочим все завидовали.

Женщинам отвели еще одно помещение, свалив между нами и ФСС забор и перенеся его на один барак дальше. Мы разделились. В старом бараке остались старушки, партийки и «смешанный» элемент. В новый, в котором было 12 небольших комнат, каждая на 6-10 человек, вселились военные и к ним примкнувший «энергичный» элемент. К нам перешла и «упрямая» компания.

Теперь моя новая комната, в которой я стала «штубен-муттер», то есть старшей, получила название «скандалштубе». С нас начинались все забастовки, все кошачьи концерты и «воздействия».

Состав наш был, кроме меня, Гретл Мак, маленькая Бэ-би — Герта Лефлер, «шпионка» Гизелла Пуцци, Финни Янеж и Марица Ш.

Рядом с нами, бок-о-бок, разместились остальные из «упрямой» компании. В следующей комнате поселились все «германские девушки», и так, своими тесными, дружными компаниями, мы заняли полбарака. Вторая половина принадлежала ФСС. Внутренняя перегородка разделяла нас от комнат следователей. С этой перегородкой соприкасалась комната бывших стенографисток большого министерства и наша умывалка.