Сочинения
вернуться

Поплавский Борис Юлианович
Шрифт:

1931–1934

«Слабый вереск на границе смерти…»

Слабый вереск на границе смерти. Все опять готовится цвести. С каждою весной нежнее сердце И уже не в силах мир снести. Теплый дождь шумел весь вечер в лужах В них звездами отразилась ночь В них веками отразился ужас И нельзя простить, нельзя помочь. Ночь блестит. Огни горят в бараке. Может быть природе счастье лгать, Может быть, что счастье жить во мраке, Может быть, что счастье погибать. Все мы знаем и уже не скроем Отчего так страшен звездный час Потому что именно весною, Именно весной не станет нас. Ложь и правда здесь одно и тоже. Может быть, что правда это грех, Может быть, что тлен души дороже, Может быть, что все лишь звездный смех. Тихой песней сердце успокойте, Пощадите розы на кусте, Притупите дух, огни укройте, Растопчите пепел в темноте.

«В зимний день все кажется далеким…»

В зимний день все кажется далеким, Все молчит, все кажется глухим. Тише так и легче одиноким, Непонятным, слабым и плохим. Только тает белое виденье. О далеком лете грезит тополь. И сирень стоит как привиденье, Звездной ночью, над забором теплым. Грезить сад предутренними снами. Скоро жить ему, цвести в неволе Мчится время, уж весна над нами, А и так уж в мире много боли. В душном мраке распустились листья, Утром нас сверкание измучит. Это лето будет долго длиться, До конца утешит и наскучить. Жаркий день взойдет над неудачей. Все смолчит под тяжестью судьбы. Ты еще надеешься и плачешь. Ты еще не понял синевы. На высоких стеблях розы дремлют. Пыльный воздух над землей дрожит. Может быть, весной упасть на землю Замолчать и отказаться жить? Может быть, весной совсем невольно В пеньи птиц, в сияньи звездной тьмы? Нет, мой друг, еще совсем не больно, Что еще нас ждет в снегах зимы! Будь же душной ночью, ночью звездной, Грустным оком светлого суда, Безупречной жертвой, неизбежной, Всех вещей, что минуть без следа. Спи, усни, не в силах мира вынесть. Иль поверь, что есть иной исход. Все прими и в поле встретить выйди Рано утром солнечный восход.

«Я видел сон, в огне взошла заря…»

Я видел сон, в огне взошла заря Кричать над домом мертвого царя. Он из окошка вниз на улицу смотрел, Закрыв лицо рукой от желтых стрел. Там через улицу худая кошка шла, А в доме девочка читала у стола. А время тихо проходило вдалеке По желтому мосту над речкой горной, Показывая каждый раз в руке Таинственный предмет в коробке черной. И делало какой-то странный знак, Крутились дальше мельницы колеса, А на горе коричневый монах В грудь ударял булыжником белесым. А дальше в странном небе бледно-синем Стоял раздетый человек с крестом, Его закаты в небо возносили, Но он все вниз указывал перстом, Где черти, подбоченившись, стояли И даже ручкой делали во след, Из ада тихо грешники кричали, Но в домике рояль терзал скелет. Все было тихо, солнце заходило, Хотелось все запомнить, не дыша, У воинов внизу в глазах рябило И пробужденье чуяла душа.

1930–1934

«Люди несут огонь…»

Люди несут огонь. Ветер дует, огонь задувая. Люди огонь прижимают к груди. Огонь потух. Страшно смотреть из окон: Спит под снегом земля неживая Кратко вдали, впереди Вскрикнул петух. Страшно во тьме без окон!.. Вечер спускается. Кружится снег на порфире. Кашляют тише и тише. Скрывают свет. Пир прекращается. Званные плачут на пире. Падает время из ниши — Никого нет. Звезды… Сиянье судьбы. Почему мы огонь потушили? Почему мы играли с огнем, Шутя со смертью. Пали во тьму без борьбы. Почему Вы погибнуть спешили, Разве Вам лучше в аду ледяном Кричу: ответьте… Нет, только холод и страх.

«Друг природы, ангел нелюдимый…»

Друг природы, ангел нелюдимый, Все прости, обиды позабудь, Выйди в поле, где в туманном дыме Над землей сияет млечный путь. Темный лес безмолвен у дороги, Где-то слышен отдаленный лай. Спи, больное сердце недотроги, От надежд и счастья отдыхай. В тишине как будто едет кто-то, Нет, то шум спадающих листов, За рекой над скошенным болотом Встал луны холодный ободок. Скоро, скоро ляжет на дорогу Желтый лист и просветлеет бор, Охладеет солнце понемногу И в лесу замолкнет птичий хор. Тихо блеск таинственный ложится, Спит природа, кроткая всегда, Только Ты тоскуешь и боишься, Все жалеешь прошлые года. Все кругом готовится к разлуке, Все смолчит обиду зимних бурь, А потом весной забудет муки, Возвратится листьями в лазурь. Так и Ты, во мраке неизбежном В звездный мир взгляни и наглядись, А потом усни и к жизни прежней С новой силой поутру вернись.

1931

«В сумерках ложились золотые тени…»

Д.Ш.

В сумерках ложились золотые тени, Рыболов был тихо освещен. Видели должно быть сны растенья. Нищий спал, опершись о мешок. Загорались лампы в магазинах И лежал на теплой мостовой Высоты померкший отблеск синий. Ласточки прощались с синевой. Скоро будем в сумерках обедать, Слушать стекол сумрачную дробь, Может быть неловко напоследок Перекрестим лоб. Что ж никто не знает, кто как жил Кто читал. Кто ждал освобожденья, Тихо руки на груди сложил, Превратился сам в свое виденье. Высоко у имени Господня Дух часов хранит его судьбу, Звон раздастся в черной преисподней, Утро вздрогнет в ледяном гробу. Медленно спадает вечер. Ниже небо, Дым блестит. В сияньи паровоз. В холодеотчетливо кричит. Кто там в поле? Поздней осенью темнеет рано, Загораются на станции огни, Ничего не видно за туманом, Запотели стекла. Мы одни.

«Всматриваясь в гибель летних дней…»

Всматриваясь в гибель летних дней, В пыльный, яркий мир, лишенный счастья, Гамлет, солнце в царствие теней, Тихо сходит, утомясь от власти. Меж деревьев яркий газ горит, Там вдали на желтом, пыльном шаре тленном, Еле слышный голос говорит О высоком, странном и священном. Солнечный герой, создавший мир, Слушай бездну, вот твоя награда. Проклят будь, смутивший лоно тьмы, Архитектор солнечного ада. «Как Ты смел», былинка говорит, «Как Ты мог», волна шумит из мрака «Нас вдали от сада Гесперид Вызвать быть для гибели и мрака.»

«На желтом небе аккуратной тушью…»

На желтом небе аккуратной тушью Рукой холодной нарисован город. Иди в дожде. Молчи и слушай души, Но не утешишься и не обманешь голод. Душа темна, как зимняя вода, Что отражает все, всегда пустая. Она в ручье стекает навсегда, В огнях рекламы сумрачно блистает. Как смеешь Ты меня не уважать? Я сух — Ты говоришь, я бел, прекрасно. Так знай: так сух платок от слез отжат, И бел, от прачки возвратясь напрасно. Я научился говорить «всегда» И «никогда» и «некогда». Я вижу, Как подымается по лестнице судьба, Толчется малость и стекает ниже. Не верю я себе, Тебе, но знаю, Но вижу, как бесправны я и Ты И как река сползает ледяная, Неся с собою камни с высоты. Как бесконечно беззащитен вечер, Когда клубится в нем туманный стих И как пальто надетое на плечи Тебя покой декабрьский настиг.