Индейцы вскоре выбили дверь и ворвались в хижину, но тотчас же со страшными криками выбежали оттуда. (Позднее моя жена объяснила мне причину: они увидели трупы и мертвую змею и заключили, что белые убили гадину, почитаемую индейцами, как священное животное, и за это боги поразили их смертью, по воле Великого Маниту. Место, посещаемое Богом, считалось священным.) Увидев, что индейцы чем-то страшно напуганы, я надеялся, что они покинут хижину… Но не тут то было. Они притащили хворосту, свалили его в хижине и подожгли.

Пламя вспыхнуло и мало-помалу охватило весь блокгауз.

Положение мое было отчаянное: мне предстояло или соскочить вниз и сдаться в плен или сгореть. Вскоре я почувствовал отвратительный запах горелого мяса: горели тела моих мертвых товарищей! Я чуть не задохся. И тут пламя пробилось сквозь крышу. От жара разорвало мой карабин, и я, полуживой от страха, свалился вниз!

Индейцы с криком разбежались в разные стороны: сначала они приняли меня за злого духа и лишь потом убедились, что имеют дело с белым.

Теперь судьба моя была решена: индейцы схватили меня, связали и потащили за собой. Я покорился своей участи, желая, однако, скорее умереть, и, наконец, потерял сознание. Когда я очнулся, уже наступила ночь. Крепко связанный по рукам и ногам, я лежал на земле.

У костра, спокойно покуривая трубки, сидели арикарасы и временами с радостью поглядывали на Ту-Сан-Ба — он был привязан к столбу, около него сидела Краса Лугов.

Я ничего не ел уже около суток, меня томил мучительный голод, и я решился заговорить с краснокожими:

— Эй, приятели,— крикнул я по-английски,— вы что, хотите меня уморить голодом?

Тотчас же мне стало ясно, что я сделал глупость: один из индейцев, казавшийся предводителем шайки, встал, скрестил руки на груди и серьезно посмотрел на меня. Он переговорил на непонятном для меня наречии с другими индейцами и затем обратился ко мне.

«Что тебе нужно, бледнолицый?» — спросил он на ломаном английском.

«Я голоден, дайте мне поесть. За что вы связали меня? Что я вам сделал худого?»

«Ты враг нашего племени!»

«Я? С чего это вы взяли?»

«Ты умертвил священную змею».

«Черт бы ее побрал! Ждать мне надо было, что ли, пока она убьет меня?»

Кажется, я рассуждал совершенно здраво, но краснокожие подняли громкий крик и с угрозами подступили ко мне.

«Ты убил,— крикнул один из них, грозя мне кулаком,— и за это мы убьем тебя!»

«Да за что? Разве я не ваш брат?»

«Никогда краснокожий и бледнолицый не будут братьями…»

Все мои слова были напрасны. Дикари бешено кричали и грозили мне томагавками.

Предводитель снова заговорил, между ним и остальными завязался спор. Позднее я узнал от Красы Лугов, что было решено меня оскальпировать и изжарить — просто так, для препровождения времени, так как краснокожие не едят мяса белых. Но последнее обстоятельство в данном случае для меня не имело большого значения.

Затем краснокожие принялись танцевать, я же снова потерял сознание и пришел в себя лишь тогда, когда чья-то рука коснулась моего лба. Кругом была тишина. Веревки, которыми индейцы связали меня, были разрезаны, и я снова мог пошевелиться.

Я протянул руку и наткнулся на стену.

«Есть тут кто-нибудь?» — крикнул я.

Ответа не было.

«Сжальтесь! — крикнул я громче.— Я умираю от голода.»

Раздался шорох, и чей-то голос произнес:

«Тише — опасность!»

«Кто ты?» — спросил я, дрожа.

«Краса Лугов. Ту-Сан-Ба убит, сжарен и съеден: дикарей потревожили… убежали!»

Затем тот же голос произнес:

«Надо вставать!»

Я повиновался. Краса Лугов подняла меня, как ребенка, и я вспомнил, как носила меня на руках мама. Индеанка донесла меня до края поляны, затем опустила на землю.

«Я голоден»,— снова прошептал я, указывая на рот. Женщина посмотрела на меня с недоумением, и я вспомнил, что здесь, в их лесах, все еще не построены рестораны.

В эту минуту г-жа Бартон, до сих пор внимательно слушавшая рассказ мужа, вышла из каюты, и г-жа Караман спросила капитана, переминилась ли с того времени его жена.

— Значительно! — ответил с сияющим от восторга лицом капитан.— Она очень похорошела.

Гувернантка не выдержала — закрыла лицо платком и, сдерживая смех, ушла в свою спальню.