Мы пришли с новым вариантом договора аренды, в котором сумма была увеличена в десять раз. Это был ультиматум. Или – или. И всё!

Разговор был продуктивным только первые пять минут. Замдиректора, как человек деловой, посмотрел на договор, что-то посчитал на калькуляторе и сказал:

– Семь восемьсот, больше не могу.

– Это не разговор, – сказал Йося. – Десять.

– Иосиф, кто вам три года назад оплатил ремонт водопровода? – привел замдиректора аргумент, понятный лишь ему и Йосе. При этом Миша метнул в сторону Йоси удивленный взгляд, а Йося покраснел.

– Десять, – твердо сказал Йося.

– У тебя нет совести. Семь восемьсот, – не менее твердо возразил замдиректора.

– Совесть тут ни при чем. Десять.

После шестнадцатой репризы я поддержал ослабевшего Йосю и стал объяснять, что наши требования экономически обоснованы и юридически безупречны, что при несогласии с нашими требованиями сапожникам придется уже сейчас искать себе другое помещение, и т. д.

Ответ был один:

– Семь восемьсот.

Через час разговор зашел в тупик, однако фраза «семь восемьсот» звучала уже почти как просьба. Все аргументы сторонами были исчерпаны. Нужен был какой-то нестандартный ход.

Миша Портной за все это время не проронил ни одного слова, но внимательно следил за разговором. Он то удивленно вскидывал брови, то мрачнел, то застегивал пальто на все пуговицы, то расстегивал его.

Наконец Миша понял, что настал решительный момент, и сказал:

– Лившиц, можно теперь мне?

– Теперь можно.

Михаил Иосифович встал, снова застегнул пальто, выдержал значительную паузу, глядя при этом прямо в глаза замдиректора, и произнес:

– Скажите, вы еврей?

Замдиректора швырнул ручку на стол и ответил:

– Десять. И через месяц мы уйдем.

Через пару месяцев сапожники ушли из синагоги.

Еще через полгода дядя Нема уехал в Америку к детям. Потом туда же уехали один за другим братья Портные. Йося Бакшан тоже в Америке – лечит ногу.

В синагоге появились другие, более энергичные люди, которые входят туда через парадную дверь с позолоченной табличкой. Молодежь, не знавшая идиш, учит иврит и английский, носит на груди серебряные магендовиды, свободно ездит в Израиль на каникулы и общается с раввинами, приезжающими на могилу любавичского ребе. Бизнесмены, продвинутые в интеллектуальном отношении из числа приличных, вспомнили, что они не Михайловичи и Александровичи, а Моисеевичи и Абрамовичи, и стали оказывать общине спонсорскую помощь, на которую можно было бы покрыть крышу синагоги голландской черепицей в два слоя. Ее уже не нужно выменивать у интенданта на грузовик с тушенкой. Теперь у синагоги нет тайны и есть свой баланс.

Но это уже другая история и другая культура.

И все-таки… Это не может быть совсем другим. Ведь что-то должно оставаться. Старики передали мне свечку, и я хочу, чтобы она не погасла в моих руках. Я хочу ее донести и передать своим детям, которые думают, что ветер стих.

Адвокатская деятельность не так проста, как это может показаться некоторым. Мало кто знает, что у адвоката со временем происходят серьезные изменения мозгового кровообращения. Адвокат может быть очень умным, грамотным и опытным, но если ему не платят, то приток крови к головному мозгу каким-то необъяснимым образом замедляется, серое вещество зеленеет, начинаются провалы в памяти – иногда до полной амнезии. Я знал такие тяжелые клинические случаи, когда адвокаты с солидным стажем работы не могли отличить Уголовный кодекс от Гражданского. И наоборот – при внесении гонорара происходили обратные процессы, причем скорость этих процессов была прямо пропорциональна размеру гонорара. Моя жена, врач по специальности, не смогла это объяснить с точки зрения нормальной физиологии, но посоветовала быть осторожнее.

Есть, знаете ли, такие дела, в которых адвокат обязан участвовать бесплатно. Это когда человек нуждается в защите, а денег на адвоката у него нет. Поэтому человеку назначают защитника исходя из предположения о том, что государство эту работу оплатит. О своем отношении к такому предположению я мог бы кое-что сказать в устной форме, но писать об этом считаю неприличным.

Речь, однако, пойдет не о государстве, а об одном из его граждан по фамилии Гридасов, у которого возникла острая нужда в защитнике. Нужда у него возникла, а денег не было. Вот и пришлось мне в состоянии, близком к ишемическому инсульту, бежать в суд по нужде, возникшей у Гридасова, поскольку государство гарантировало ему право на защиту.

У судьи на столе лежало тощее дело Гридасова, состоящее всего из тридцати листов. Я представил себе, что эти листы надо будет забесплатно читать, и почувствовал, как мозги начинают зеленеть. Поверьте, это не самое приятное чувство, сравнимое разве что с чувством долга перед государством. Однако я не без оснований считал себя человеком добросовестным и не мог опуститься до очень уж откровенной халтуры. Я решил ознакомиться с делом. Пусть не со всеми его листами, а в качестве компромисса лишь с обвинительным заключением.

Обвинительное заключение – это финальный аккорд в расследовании дела, когда несмотря ни на что вина обвиняемого полностью подтверждается нижеизложенными доказательствами и на основании вышеизложенного он обвиняется в совершении преступления. Это специальный жанр, требующий от исполнителя мастерского владения инструментом. Согласитесь, что настоящий джазмен не будет играть обычную до-мажорную гамму просто так. Он украсит ее форшлагами и трелями, он обыграет каждую ступень гаммы, он добавит полутонов и в конечном итоге с разбега через головокружительный пассаж придет к верхнему «до». И это будет красиво.