— Йозеф послал меня, — сказала Мария. — Он не может прийти. Ему плохо.

Старуха смерила ее испытующим взглядом:

— Не идет, потому что ты ему наплела бог весть что.

Мария с достоинством повернулась к старухе спиной и подчеркнуто легко взбежала к себе, на второй этаж.

— Лгунья! — закричала ей вдогонку старуха.

На кухню Мария вернулась уже в значительно лучшем настроении. Йозефа на кухне не было. Она отворила дверь в комнату. Здесь у одной стены стоял буфет, у другой — кресло, у третьей — диван. В большой комнате мебель терялась. Без занавесок, ковра и картин было пустовато. Йозеф лежал на диване, и его бледный лоб покрывали капельки пота. Завидев Марию, он пробормотал:

— Мне очень плохо.

— Что-нибудь болит?

— Все. Когда я был внизу, понимаешь, — он говорил медленно, через силу, — подо мной развалился ящик.

— Надо же сообразить! — сказала Мария. — Становиться на ящик, на котором сидела она.

— Она тут ни при чем.

— Ну, конечно. Удивляюсь, как этот ящик не развалился под ней.

— Может, сделаешь мне примочку?

Мария намочила в кухне тряпку, но непонятно было, куда ее класть. В конце концов она положила тряпку на голову.

— Йозеф, — послышалось совсем близко.

— Притащилась на кухню, — отметила Мария.

Дверь в комнату задергалась, отворяясь, — старуха вошла, еле переставляя больные ноги. Минуя взглядом Марию, она долго, пристально рассматривала лежащего Йозефа. Наконец раскрыла рот. И произнесла фразу, которая вертелась на ее языке с той минуты, как ушел сын:

— А что будет с часами?

— Мне плохо, — вздохнул Йозеф.

— Ни с того ни с сего? — усомнилась старуха.

— Да, ни с того ни с сего.

— Ах, боже-боже-боже… — запричитала старуха. — Как я теперь узнаю время? Ведь надо же мне знать, который час.

— Придется обождать, — сказал сын.

— Обождать? Но ведь надо мне знать, который час. Если не можешь сам, скажи ей, пускай она повесит.

Йозеф посмотрел на Марию. В ее покрасневшем лице он прочел решимость не сдаваться.

— Скажешь или нет? — настаивала старуха.

— Мне плохо, — снова вздохнул Йозеф.

— В игрушки со мной играете! — воскликнула старуха. — Сбережения мои выманили, а теперь в игрушки играете? Мне нужно знать, который час.

— Может, сделаешь? — тихо спросил Йозеф. Мария не узнавала мужа. Это был не он. Ее взволновало такое явное отпадение Йозефа от материнского клана. Это пробуждало сочувствие, а сочувствие воскрешало умершую любовь.

— Не могу, — ответила она. — Еще не окрепла. Ходики тяжеленные, не стану я надрываться.

— Я уже из-за них надорвался, — сердито заметил Йозеф.

— Сговорились! — крикнула старуха.

— Идите кричать вниз, — посоветовала ей Мария.

— Что? — взвизгнула старуха. — Меня выгоняют из собственной квартиры?

— Ваша квартира внизу, — сказала Мария, подталкивая старуху к двери.

— Помогите! — завопила старуха. — Бьют! Йозеф!

Йозеф лежал с закрытыми глазами.

Марии удалось выставить старуху на лестничную площадку. Та все не умолкала. Мария выпроводила ее и с лестницы.

— Грабители! — орала свекровь. — Проклятые!

Она села на нижнюю ступеньку, и оттуда ее уже было не сдвинуть. Старуха была могучая, тяжелая, и Мария оставила ее там.

— Ах ты муха! — насмехалась она. — Муха. Не делала бы абортов, была бы такая же крепкая, как я.

Словно не было того памятного для Марии вечера, когда решался вопрос о ребенке. Старуха тогда твердила. «Сперва дом, потом ребенок, всему свое время».

— Если еще раз, — сказала Мария, — если еще хоть раз вы подниметесь ко мне наверх, я не поведу вас вниз, а спущу с лестницы.

— Муха, — повторила свекровь.

В комнате наверху было тихо. Йозеф лежал, не открывая глаз.

— Спишь? — прошептала Мария.

— Нет. Мне плохо.

— Позвать доктора?

— Нет, нет. Наверно, пройдет.

Мария вышла на кухню и снова принялась распаковывать посуду. Все убрала, подтерла пол, присела — в комнате стояла тишина.

«Время. Старуха хочет знать, который час, — подумала она. — У нее время долгое, у нас короткое. Теперь ребенку был бы уже годик».

Осторожно нажала на ручку. Йозеф лежал, но глаза его были открыты.

— Не спишь?

— Думаю.

— О чем?

— Понимаешь, мне пришло в голову: если я умру, ты тут останешься совсем одна.

— Глупости. С какой стати умирать?