Конечно, еще в школе он умел на уроках физики объяснить, что хрусталики его глаз имеют слишком выпуклую форму и не могут создать на сетчатке резкого изображения. А вогнутые линзы очков помогают это сделать, И он знал, что дальнозорким, хрусталики которых слишком плоски, нужно носить выпуклые линзы, и тогда ослабевшие мышцы глаз могут справиться со своей задачей.

Все было просто и понятно школьнику Вите. Но студент Обухов чувствовал правоту аспиранта Денисюка, утверждавшего, что лишь при поверхностном наблюдении сложное кажется простым.

Да, да, поспешно соглашался Виктор, действительно, человек лишится счастья, а человечество прогресса, если простота и ясность детства не будут разрушаться под напором жизни.

Денисюк не стал бы тратить время на объяснение очевидного, но собеседник, вернее слушатель, необходим, чтобы отточить аргументы, и Денисюк старался сформулировать свои мысли логично и ясно.

Итак, свет, рассеянный каждым телом, несет полную информацию о нем. Далее, ни глаз Виктора, ни фотоаппарат не способны зафиксировать и малой доли этой информации. Не так ли?

Ну конечно! Как мог Виктор возразить? Стоит ему снять очки, и он становится совершенно беспомощным. Он видит свет, но не воспринимает ничего определенного. Если на сетчатке нет изображения, мозг бессилен. Он не способен извлечь что-либо определенное из информации, которая по-прежнему вливается в зрачки глаз, но, не будучи упорядоченной хрусталиком, образует на сетчатке световую кашу. Виктор в особенно тяжелом положении. У него неполноценные глаза. Людям с нормальным зрением легче. Они могут без малейшего напряжения переводить взгляд с ближних предметов на дальние и видеть все четко и ясно. Кривизна хрусталика изменяется рефлекторно, когда наше внимание переходит с одного предмета на другой. Глаз с нарушенными функциями этого сделать не может. Не может и фотоаппарат.

В фотоаппарате, где кривизна линз объектива неизменна, резкость изображения достигается изменением расстояния от объектива до эмульсии. Сбей наводку, и на пластинке не возникнет никакого изображения. Такая же каша, как у близорукого, лишенного очков. Вот это досадное свойство глаза и фотоаппарата и подчеркивал Денисюк. Изображение, образуемое линзой, содержит очень малую часть образа реальных предметов. Из всего необъятного пространства точно отображается лишь одна плоскость. Все, что вне ее, ближе или дальше, получается не резко. И чем больше расстояние от избранной плоскости, тем меньше резкость изображения. Не так ли?

Виктор почтительно воспринимал безупречную логику рассуждений Денисюка. Он часами рассматривал фотографию шмеля, полученную при помощи телеобъектива. Ясно видны мельчайшие ворсинки на его лайках, лепесток цветка, на котором он сидит, но все остальное расплывалось в неопределенный серый фон.

Что находилось там, когда был сделан снимок? Этого никто и никогда не узнает, хотя лучи света, несомненно, пронесли все сведения через объектив фотоаппарата. Но объектив, как бы истратив полностью свои возможности на прекрасное изображение малой части картины, навсегда погубил остальное.

Так можно ли фиксировать всю информацию, переносимую светом, и как? Над этим и думал Юрий Николаевич Денисюк.

Основное, что мы теряем, применяя для создания изображения линзы, — объемность. Недаром бытует выражение — «плоский, как фотография». Как тут не вспомнить традиционную японскую живопись. В ее традициях особенно проглядывает упорство, с которым художники стремились преодолеть пространство. Удаленные предметы на такой картине расположены над близкими. Близкие не заслоняют их. Прозрачные пастельные тона и смазанные контуры настолько соответствуют мягким горным пейзажам, что глаз не обращает внимания на главную особенность этой живописи. Но лишь только на картине возникают изделия рук человека с их четкими контурами или, помимо удаленных ландшафтов, появляется передний план, вспоминаются детские рисунки. Они плоски! Лишь живое воображение ребенка или воспитанная многими поколениями привычка позволяет, отвлекаясь от примитивной формы, домысливать телесную объемность реального мира. Дети быстро проходят путь, на который человечество затратило века. Они удивительно рано научаются переносить на бумагу изображения реального мира. Рельсы, уходя вдаль, сближаются. Телеграфные столбы становятся меньше и меньше. Лишь впоследствии дети узнают, что это называется перспективой.

Рисунок и живопись, лишенные перспективы, бесперспективны. Этот горький каламбур относится в равной степени и к абстрактной живописи, и к некоторым другим авангардистским течениям. Порывы ветра всегда вызывают рябь на поверхности воды. Создается полная иллюзия течения. Но ему не хватает глубины.

Прогресс подобен мощной реке. Он движется своим путем, несмотря на капризные дуновения и даже бури, способные на время задержать его извечный ход.

Перспектива органически свойственна фотографии. Законы оптики, управляющие прохождением света через объектив, переносят на фотоэмульсию изображение внешнего мира в полном соответствии с требованиями перспективы. Удаленный предмет получается меньшим, чем такой же самый, но более близкий. Более того, на фотографии ближние предметы заслоняют то, что находится за ними. Все это позволяет в какой-то мере судить о расстояниях. Но то еще не истинная объемность. Так мы видим, закрыв один глаз.

Виктор переводил взгляд с фотографии шмеля на репродукцию старинного японского пейзажа, задумчиво теребил дужку своих очков.

Объемное зрение, думал Виктор, результат взаимодействия физики и физиологии. Сама физика здесь бессильна. Не слишком ли многого хочет аспирант?

Ведь любой человек знает, зачем у нас два глаза. Каждый из них видит со своей точки зрения. Немного справа и немного слева. И мы не отдаем себе отчета в том, чем отличаются картины, видимые каждым из них. Обе они попадают в мозг, и он без участия сознания анализирует незначительные различия между обеими картинами и таким путем создает представления объемности.