Шрифт:
– Извините, – сказал он. – Это я не вам.
– А я и не подумала, что мне! – холодно ответила Людмила и поехала дальше.
Отсмеявшись, Суриков, которому надоело торчать на телеге с милиционером посреди села, попробовал свои способности. Тщетно.
Мимо шел Микишин, серьезный и работящий мужик, любящий во всем доказывать свою умелость. Он заинтересовался проблемой. Применил мастерство – и Сивый сделал несколько шагов. Но опять встал.
Подъехал на тракторе Володька Стасов. Тоже попробовал. Мерин стоял.
Юлюкин, главбух, проходил мимо. И он попытался. Мерин стоял.
Вскоре вокруг телеги собралась небольшая толпа. Сивого крыли так, как, возможно, за всю прежнюю жизнь не приголубливали. Но ему чего-то не хватало. Слова-то словами, но, видимо, сам голос тоже играет роль.
– Тембр у нас не тот! – высказал Вадик догадку.
Но эту догадку тут же опровергла появившаяся Липкина. Увидев Кравцова, она вспомнила утреннюю обиду и высказала милиционеру все, что о нем думала. Не стесняясь. Во весь голос. И несмотря на то, что тембр ее был менее всего похож на тембр покойного Максимыча, Сивый вдруг дернул и не просто пошел, а пустился рысью, а тут спуск, мерин понес, Кравцов выпал на первом же ухабе, Суриков катался по телеге, пытаясь не слететь – и себе же во вред, потому что телега вскоре перевернулась и накрыла его. Он чудом остался жив и даже не очень ушибся.
Суриков чудом остался жив и даже не очень ушибся.
И вот уже вечер. Кравцов наварил Цезарю гречки, которую привез с собой, вывалил туда полбанки тушенки, а остальное съел сам в холодном виде. Достал еще банку, сказал Сурикову:
– Давайте открою, поедите.
– Пошел ты, – невежливо ответил Суриков. Он лежал на кровати, примкнутый к ней, и злился.
– Вы, Суриков, сказали, что утопили бы участкового. За что? – неожиданно спросил Кравцов.
– За то же, что и тебя утопил бы. Много о себе думаете. Власть, ё!
– Но ведь власть. Или так скажем – обеспечение правопорядка.
– Он в самом бы себе порядок сперва навел! Пил, как последний, от жены за Клавдией-Анжелой ухлестывал! Все видели!
– За Клавдией и Анжелой? – не вполне расслышал Кравцов. – За обеими сразу, что ли? Они кто?
– Не они, а она. По паспорту Анжела, а крестили Клавдией. Вот она и просит, чтобы Клавдией называли. А ее и так, и так. Продавщица она.
– Ясно. А жена Кублакова ревновала?
– Конечно, ревновала – сковородкой по лбу!
– Это опасно. Убить можно.
Суриков глянул на Кравцова настороженно.
– Ты на что намекаешь? Все, я тебе ничего не говорил!
Неожиданно явились Мурзин и Куропатов. Причем трезвые. Мурзин держал речь, а Куропатов соглашался.
– Мы в общественном смысле, – сказал Мурзин. – То есть от лица общественности хотим на поруки взять. Правильно, Михаил?
Куропатов кивнул.
– Очень жаль, не получится, – сказал Кравцов. – Нет теперь такой формы. Да и раньше была только за мелкие нарушения.
– А у него разве не мелкое? – удивился Мурзин. – Никого не убил, не ограбил. Не украл даже. Правильно, Михаил?
Куропатов кивнул.
– Нет, мы понимаем. Надо осторожно с женщинами, – сказал Мурзин. – Но у нас ведь русский национальный характер! Мы если работать начинаем, нам же удержу просто нет. Правда ведь, Михаил?
Куропатов кивнул.
– А если уж что другое... Тоже помалу не получается, – с сожалением сказал Мурзин. – Но мы будем учиться. По чуть-чуть. Это даже Минздрав не запрещает. Сам в городе видел рекламу, а под ней подпись: «Чрезмерное употребление вредит». Чрезмерное! А если по чуть-чуть – получается, не вредит! Видел, Михаил, рекламу?
Куропатов кивнул.
– Смотря что считать по чуть-чуть, – со знанием дела сказал Кравцов. – Кому-то и литра зараз мало.
Куропатов вдруг встрепенулся.
– Это верно! – сказал он. – Вот, например, я...
Но тут Мурзин дернул его за руку, и он умолк.
– Без толку, ребята! – подал голос Суриков. – Его из города за это прогнали: не понимает человек жизни!
И друзья, потоптавшись, ушли.
А вскоре пришла Наталья. Она посмотрела на мужа с жалостью, а тот отвернулся, наказывая ее невниманием за предательство.
– Покормить можно? – спросила Наталья.