6. И наконец, почему она так ненатурально всхлипнула, зачем вытирала абсолютно сухие глаза?!

Вопросы и вопросы...

А тут еще добавил правдолюбец Дуганов, неожиданно вынырнувший из кустов.

– Что, угостили вас дезинформацией? – иронично спросил он. – А она призналась, что с Шаровым находится в интимной половой связи?

– Разве?

– Не разве, а точно! Я не сторонник вмешательства в личную жизнь, но тут дело общественное! Если не уголовное! Судите сами, какой расклад: у Шарова жена болезненная и с придурью. В школе работает учительницей литературы и пения. Уроки отведет, садится дома в глухой комнате и на гитаре до ночи играет. Песни сочиняет, понимаете ли! А людям не поет! Но неважно. Главное другое. У Шарова к Любе Кублаковой интерес! Кто мешает, попробуем догадаться? Естественно, Любы муж, Кублаков! И мешает двояко: и как муж, и как человек, который знает про махинации братьев Шаровых и всей местной мафии! Да он и сам такой был, Кублаков, тоже олигарх! Но я ему на совесть давил все время. И предполагаю следующее. Кублаков начинает мучиться от нечестной своей жизни. Он хочет во всем сознаться. И говорит об этом Шарову Андрею Ильичу. И Шаров понимает: ему с братом конец. Выход: или подкупить Кублакова, или уничтожить! Я полагаю, подкупить они пробовали: Кублакову за общественный счет баню построили перед смертью. Роскошная баня, прямо сауна! Но совесть он там свою не отмыл и продолжал мучиться. И решили они его убрать. Это в частности!

– А что в общем?

– Погибнет Россия, как пить дать! – сделал вывод Дуганов.

– Не дадим! – откликнулся Кравцов.

Кого он имел в виду – непонятно. Вряд ли милицию, которую представлял: она может дать или не дать существовать только отдельным беспорядкам и преступлениям, страна в целом ей не по силам. Вряд ли лично себя: множественное число неспроста обозначилось. Скорее всего, Кравцов имел в виду тех граждан, которые, подобно ему, стараются соблюдать то, что можно, не давая себе, а иногда другим, это же самое не соблюдать.

Наталья Кублакова, провожая хоть и девичьим, но понимающим взглядом симпатичного милиционера, спросила Синицыну:

– Тебе чего дать, баб Зой? Эротику?

– Еще чего!

– Зря отказываешься, это же про любовь!

– Про любовь, девушка, – объяснила ей Синицына, – это когда люди слова говорят, и все красиво. А то сразу ляжут и едят друг дружку во всех местах, и чмокают. Противно! Ты бы меньше смотрела гадость, а больше училась. У меня двое сыновей в городе, обои с высшим образованием. Людьми стали.

– А я и так человек! – рассеянно ответила Наталья, наблюдая, как к Кравцову подбежал Володька и повел его куда-то.

Володька повел Кравцова к осиротелым столбам. Цезарь ковылял поодаль и исследовал богатые и экологически чистые запахи травы и кустов. Явно здесь бежала какая-то живность, но Цезарь не мог понять, какая именно: возрос на собачьем корме, на охоту его, вопреки породе, никогда не брали, живой дичи он в глаза не видел.

Шаров по-прежнему бегал вокруг столбов и недо– умевал.

– Смотри, что наделали! – закричал он Кравцову. – До нас докатилось!

– Что докатилось?

– По всему району провода снимают и сдают. Алюминий же! Он ведь денег стоит! Кстати, за сколько Прохоров килограмм берет? – повернулся Шаров к Володьке.

– А я откуда знаю?

– Оттуда! Кто собственную телевизорную антенну с крыши снял и сдал?

– Во-первых, я ее обратно выкупил. Во-вторых, Прохоров дал не деньгами, а натурой. Две бутылки.

Кравцов осмотрел столбы и попросил Мурзина, обвешенного «кошками», залезть на столб.

– Проводов все равно нет! Зачем? – спросил Мурзин.

– Время засечь хочу.

– Понял! – тут же сообразил Мурзин. – С какой скоростью лезть?

– С обычной.

– Когда воруют, с обычной скоростью не лезут! – не согласился Шаров.

– Ну, лезьте быстро!

И Мурзин белкой взлетел на столб. А потом слез, побежал ко второму столбу, опять залез. Изобразил, что перекусывает провод, опять слез – и так далее.

Получилось, что одному человеку, учитывая, что провода надо смотать и на что-то погрузить, за целую ночь трудно управиться. Беря во внимание также темень и дождь, то есть скользкость столбов.

– Бригада работала! – сказал Шаров.

– Возможно, – не спешил делать выводы Кравцов. – Дождь был, следов маловато.

Тут он обратил внимание на Цезаря, что-то пристально обнюхивавшего. Подошел и похвалил пса, подняв с земли рабочую рукавицу:

– Молодец, Цезарь!

Цезарь смутился: его не перчатка интересовала, а странная норка рядом с ней, из которой так и веяло теплым жилым духом. Была это сусликовая норка, но Цезарь этого, конечно, не знал.

Рукавица оказалась почти новая. С ярлыком. Кравцов продемонстрировал это окружающим.

– У нас таких миллион! – сказал Шаров. – Рабочим всем недавно выдавали. И я взял пару – в саду копаться.

– И у меня такие есть, – сказал Володька.